Лу бы обрадоваться — ведь он все же поспешил за ней на вокзал, — но она вовсе не обрадовалась, а опечалилась: славная сказка кончилась и прошлого не вернуть. Да и радоваться было нечему — ей предстояла встреча с Карлом, который непременно будет наказывать ее за все, и за Райнера, и за Земека, так что даже мысль о Маришке не могла ее утешить.
Наутро, выпив чашечку кофе на берлинском вокзале, она попросила носильщика нанять для нее фиакр и погрузить чемоданы. Но, оказавшись у дома в Шмаргендорфе, она обнаружила на пороге другую гору чемоданов, а рядом с ними заплаканную Маришку.
— Не хочу уехать! — рыдала Маришка. — Мами Лу никогда нас не наищет!
— Ну и пусть не наищет. Мы от нее убежим и спрячемся! — сказал Маришке Карл, выходя на крыльцо. И осекся, увидев появившуюся из фиакра Лу.
Однако, надо отдать ему должное, он быстро нашелся. Простер к Лу руки и воскликнул:
— А ты вовремя привела нам фиакр! Мы как раз собирались за ним послать садовника на станцию!
— И куда, вы, интересно, собрались без меня?
А Маришка уже висела у нее на шее, вытирая об ее плечо мокрый от слез нос.
— Мами Лу! Как хорошо, что тоже поехаешь с нами, и мы спрячемся все вместе!
— Где же вы собирались от меня спрятаться? — спросила Лу мужа.
От нее не укрылось, как Карл опасливо покосился на входную дверь. «Конечно, он знает, что Мари подслушивает как всегда».
— Меня пригласили профессором в университет в Геттингене. И я купил там дом.
— Купил дом, а мне ни слова? Почему?
— Мы хотели от тебя спрятаться, — объявила Маришка.
— И ты тоже хотела?
— Я плакала, но они объяснили, что это такая игра.
Решив, что пора вмешаться, Мари выскочила на крыльцо.
— Не слушайте вы ее, фрау Андерс! Мало ли что моя девочка может придумать!
Лу твердо спустила Маришку на землю:
— Но то, что вы собирались уехать отсюда, не известив меня, моя девочка не придумала, правда, Маришка?
Маришка почуяла неладное и опять приготовилась плакать.
— Они сказали, что это такая игра — вроде в прятки.
Кучеру надоело ждать.
— Вы собираетесь платить, уважаемая фрау? Мне пора ехать обратно.
— Но зачем же уезжать? — удивился Карл. — Ведь мы решили, что вы отвезете нас на берлинский вокзал.
— Но я не могу взять сразу всех вместе с вашими чемоданами.
— Не нужно всех вместе, — быстро решила Лу. — Вы возьмете нас троих и пару чемоданов, а мы пришлем со станции другой фиакр за Мари и остальным багажом.
Мари вспыхнула и хотела было возразить, но Карл остановил ее взглядом. Она смирилась, понимая, что спорить нет смысла, — не оставлять же Лу с их багажом. Но все же не сдалась окончательно:
— А Маришка поедет со мной, правда, доченька?
— Совсем неправда, — возразила доченька, — я соскучила и хочу с мами Лу.
Не ожидая новых возражений, Лу быстро посадила девочку в фиакр и взобралась вслед за ней, так что Карлу ничего не осталось, как последовать за ними. Покачиваясь на мягких рессорах, Лу опять почувствовала себя счастливой — она одержала маленькую победу. Она очень любила побеждать.
Надо сказать, что после бегства от Земека жизнь оказалась не такой уж печальной. Не говоря уже о том, что брошенный ею Земек засыпал ее градом слезных писем, умоляя вернуться, а новый дом в Геттингене доставил ей неожиданную радость. Он был прелестным, отлично спланированным, просторным, с большими комнатами и огромным запущенным садом, который только и ждал, чтобы кто-нибудь о нем заботился. И Лу занялась садом — она наняла молодого улыбчивого садовника, и они часами сажали цветы, стригли кусты и окапывали деревья.
Пришлось, конечно, преодолевать отчаянное сопротивление Мари, привыкшей за последние годы быть полноправной хозяйкой в доме Карла. Но Лу нравилось бороться, и она всегда добивалась своего. Тем более что Карл не вмешивался, а маленькая Маришка неизбежно была ее верной союзницей.
Несколько месяцев она наслаждалась покоем — копалась в саду, никуда не стремилась, читала забытые книги и почти ничего не писала. Потом это инертное существование начало ее беспокоить — не означало ли оно приближение старости? Ведь через год ей неизбежно исполнится пятьдесят лет — это страшная цифра, когда-то она даже представить себе не могла, что доживет до половины столетия. Да и сейчас это было нелепо — она все еще чувствовала себя молодой. И чтобы доказать это себе и другим, она обязана преодолеть инерцию комфортабельного бытия и тронуться в путь.
