– Впрочем, ты можешь жениться на Сесили, – добавила Тереза.
Мак не нашелся с ответом. Он был так зол и расстроен, что в голову пришло лишь банальное:
– Мне еще надо пончики забрать.
Билл уронил локти на стол, скрестил на груди руки и опустил голову.
– Я так понял, ты нас покидаешь?
Мак пожал плечами:
– Поживем – увидим.
10 июля
Здравствуйте, С. Б. Т.!
Уж если продолжать нашу сомнительную переписку, я хотел бы уточнить пару моментов. Кто вы такой? Чем зарабатываете на жизнь? Зачем вам понадобился отель? Что он для вас значит? И, что еще важнее, по какому праву вы говорите мне, чего хочет и чего не хочет моя собственная дочь? Что вам вообще обо мне известно? Лишь то, что открылось вам в переписке, и то, что вы могли наблюдать с улицы? Ведь так?
Или вы – кто-то из близкого круга? Завсегдатай «Пляжного клуба»? Гость? Некто, посещающий отель изо дня в день?
Ответьте мне, будьте так любезны!
Билл Эллиотт.
После Дня независимости Мак долго обмозговывал свои планы. Оказалось, его чистый капитал равняется лишь сумме вложенного пота. То есть соленой воды, коей здесь на берегу, в «Пляжном клубе», и так с избытком. Ему угрожал оружием подчиненный, вышвырнула из дома подруга, любимая женщина не ответила взаимностью… Перспектива осесть на родительской ферме становилась все заманчивее. Была в этом своя прелесть. Забраться в комбайн и ехать, зная, что на многие мили вокруг, куда ни глянешь, раскинулись собственные земли. Он уж почти решил позвонить Дэвиду Принглу и сообщить, что намерен приехать, – пусть наймет уборщицу, та приведет в порядок дом. Мак Питерсен возвращается в родные пенаты. Ему вновь слышался непостижимый и пугающий зов острова: «Дом-м-м», однако теперь он терялся в догадках, что бы это значило, ведь раньше он не сомневался, что дом – это остров, и глас – это знак. Теперь же это могло означать, что пора возвращаться домой…
Мак совсем уж было решился, когда на остров прибыли «парни на лето».
Хавроша Коматис всегда поднимал Маку настроение. Когда Мак видел Хаврошу, он сразу вспоминал про хот-доги и холодное пиво, скамейки для запасных игроков, органную музыку, базы, мячи и «дома». Хавроша привозил с собой бейсбольное настроение, настроение игры, которая для всей Америки знаменовала наступление лета. Ховард Коматис был президентом «Техасских рейнджеров». Каждый год он появлялся в июле, сразу после турнира всех звезд. Его неизменно сопровождала жена Тоня и двое бейсбольных приятелей: Рой Сильверштайн (вице-президент по маркетингу в команде «Калифорния энджелс») и Доминик Сен-Жан (президент «Монреаль экспос») с супругами. Хавроша был лидером и заводилой во всех смыслах слова. Высокий мускулистый грек с кустистыми усами и копной черных волос. У его жены была привычка называть всех и каждого «мой хороший», равно как и Ховарда, в глаза и за глаза. Вот так к нему и прилипло прозвище «Хавроша».
В этот год Мак встретился с Хаврошей, столкнувшись с ним нос к носу в дверях домика Лейси Гарднер. Дело было в половине восьмого утра.
– Ховард, – пробормотал огорошенный Мак. – С добрым утром. Рад тебя видеть.
Хавроша вручил ему шляпу «Техасских рейнджеров».
– Надевай, – скомандовал он. – Мы тут поспорили. Полтинник тому, кто первым наденет на тебя фирменный головной убор. Эти два олуха ждут тебя в вестибюле. Дедукция – нулевая.
Мак принял шляпу. Три такие же лежали дома с предыдущих лет, но теперь он туда не ходок. Расправил края, примерил. Сидела как влитая.
– В самый раз, – похвалил Мак. – Спасибо.
Ховард опустил ему руку на плечо.
– Хор-ро-ош, – пробасил он. – Пойдем, эти двое от зависти лопнут.
Как и положено, Рой Сильверштайн стоял у парадной при входе в вестибюль, теребя в руках бейсболку с логотипом «Калифорния энджелс». Доминик Сен-Жан занимал наблюдательную позицию на некотором удалении отсюда, возле знака, указывающего въезд на территорию «Пляжного клуба».
– Проклятье, – буркнул Рой при виде Мака и Хавроши, когда те вышли из-за угла. – Я был уверен, что Дом поймает его на подступах. Где ты его отыскал, Хавроша?
– Не твоего ума дело, – ответил тот. – Выкладывай денежки.
