…А вечером, после захода солнца, прощальной лаской отразившегося в окнах нашего дома, мы сидели на веранде и пили душистый «Эрл грей», а потом отправлялись гулять в цитрусовый сад, который рос неподалеку. Я видел узенькую тропинку, разделявшую его на два рукава цветовых абстракций и полуразмытых, словно по продольной штриховке, контуров. Во взгляде моем складывались странные фантасмагорические образы, которые в один миг захватывали воображение. Снова она машинально напевала:
I believe in you
You know you´re the door
To my barest soul
You´re the light
In my deepest darkest hour…
– и, оттого, все, все вокруг представлялось мне музыкальным волшебством и бурей фиолетово-розово-зеленых красок, танцевавших в певучей мистерии струн. Прогулка в неведомые пространства размытых деревьев и цветов... Сумерки осторожно прятались в голубом дыхании земли, а старинные фонари у дорожек сада все сияли, теперь уже пронизывая черный контраст ночи, их радужные нимбы подрагивали в такт цикадному стрекоту…
Я рассказал ей это, пока мы шли к реке. Она долго улыбалась, а потом произнесла:
-Наверное, каждый хочет именно такого счастья. Каждый.
Я неуверенно рассмеялся. Я не уверен был, что хочу рассмеяться этому.
Она присела на деревянных подмостках, а я лег рядом, положил голову ей на колени и, прислушиваясь к осторожным движениям воды, долго вглядывался в прозрачную синеву небес, на которую солнце пролило закатное вино. Неслучайно я как-то сказал Мишке о своем странном впечатлении, будто мы живем в фильме: и теперь мне казалось, что я вижу себя и Таню со стороны.
Мы выглядели как на открытке.
_______________
Дело продвигается, - сегодня всю ночь писал темперой, потом долго правил, потом опять писал. Я хочу попробовать совместить на картине акварель и темперу. Как только сейчас не экспериментируют; перепробовали практически все, что можно было, а один мой собрат по ремеслу сказал как-то: «Может, лет через пятьдесят изобретут какой-нибудь новый вид краски, и тогда – держись! А пока… нет-нет, само изображение гораздо более плодотворная почва для эксперимента».
У меня еще пока не вполне получается, но я чувствую, что скоро научусь. Мне кажется, что на холст нужно смотреть под правильным углом. Понимаете? Углом!
До марта. Листок из дневника Гордеева (без даты)
Тенесколько месяцев, до конца весны 99-го, которые мы прожили с Таней в моей квартире, были самыми счастливыми в моей жизни. Она продолжала свою дизайнерскую работу, а я, помимо того, что решил написать реалистическую картину, еще и преподавал в художественной академии. Когда я возвращался с работы или после двух часов непрерывного творчества устало протирал глаза, Таня часто подходила сзади и прижималась к моей спине, или же она могла достать из-под подушки мой свитер и заботливо накинуть на плечи так, что его расправленные рукава свисали на моей груди. А потом мы садились за стол и ели какой-нибудь салат – она охотница была готовить эти салаты, названия которых есть в каждой кулинарной книге с газетными страницами, и еще ни один рецепт одного и того же салата не совпадал полностью в количественных ингредиентах, - особенно, если книгу составляет новый автор, обязательно добавит что-то свое, - это похоже было на методику древних летописцев, но результат у Тани всегда получался отменный; или мы могли слушать музыку, но не душа в душу, как плохо знакомые мужчина и женщина, неумело старающиеся идти на сближение, а спорили по поводу вкусов друг друга, (дело в том, что ей нравился современный и классический рок, а меня он несильно восторгал), после чего обычно начинали целоваться; или, наконец, просто разговаривали на те же отвлеченные и немного странные темы из первых наших встреч.
Я часто рассказывал ей о своей семье, а вот она – гораздо реже; я знал только, что ее родители всю жизнь прожили в Омске, а она приехала сюда учиться, но не в институт, а еще в средней школе, когда ее отцу дали долговременную командировку.
-И обратно ты уже не вернулась.
-Он тоже не очень хотел. У него тогда с матерью не ладилось. Но потом они помирились, и он вернулся туда. Три года назад.
