И тут вдруг я посмотрел вперед и вытаращил глаза – мы летели прямо на буй, выросший внезапно в самой середине реки!
-Эй, дядя, смотри, осторожнее!
Он вывернул руль, но было уже поздно. Катер ударило снизу; миллионы капель с сумасшедшей скоростью брызнули мне в лицо и за шиворот. Мы подлетели, и когда меня и дядю отбросило на борт, он все же успел закричать, не громко, а каким-то нерешительным, нарастающим криком, и по мере того, как тот креп, я все больше и больше узнавал в нем свой собственный голос. А потом мы оказались в воде – нам еще повезло, что не под перевернутым катером! – я погрузился с головой, и лишь приглушенно мог слышать чудовищный лязг железа… а потом, секунд через пять, почувствовал, как дядя порывисто схватил меня за руку, смяв рукав куртки, которую старалась стащить с меня вода. Я всплыл и, сам не зная почему, стоило мне только сделать несколько вздохов… тут же охватил меня безудержный, восторженный смех, почти истерический. Вот так приключение! Вот так радость! Я совершенно не соображал и не хотел соображать, в какую передрягу мы угодили.
-Ты что совсем охренел? – я увидел перед собой мокрое, отплевывающееся лицо дяди; он злился, но даже это не останавливало мой смех – сейчас я совершенно его не боялся.
Думаю, я смеялся так заливисто, потому что любил его. Да, любил. И все же когда через восемь лет он и моя мать погибли на реке в точно такой же аварии, я испытал облегчение».
Я повернулся от окна. Таня стояла прямо передо мной, а Мишка - в другом конце комнаты, - и руки его, упертые в бока, отбрасывали на бельевой шкаф четкую угловатую тень.
-Да, именно облегчение. Но так ли это ужасно, как кажется?
-Нет, - просто ответила Таня.
-Почему? – спросил я, испытывая секундную потребность придать своему голосу фальшивую боль, но тут же чуть было не рассмеялся этой непонятной глупости.
-Не знаю. Не могу этого объяснить и все. Но я не осуждаю тебя.
И тут я сказал вещь, в которой был совершенно не уверен, она, пожалуй, действительно неверна, но я чувствовал, что это надо было сказать.
-Если бы в моей семье было все хорошо, то и в этом случае я испытал бы облегчение, когда…
В комнату завалился Калядин.
-Господи, ну куда вы все делись, а?.. – оставшись в одиночестве, он уже слегка поднабрался, глаза его осовели и теперь то и дело застывали, - пошли со мной. Поддержите неудачника. Отказали… не купили, ничего не купили, представляете? – он говорил капризно, и язык его заплетался, - послали ко всем чертям…
-Ладно, ладно… - стал успокаивать его Мишка, - у тебя еще вся жизнь впереди. Все образуется.
-Образуется говоришь? А что у вас тут за…
-Слушай, пошли еще выпьем, хорошо?
-Это идея мне нравится, - грустно, но игриво заявил Калядин, пока Мишка выпроваживал его из комнаты, - но вы все же что-то от меня…
Дверь захлопнулась, и мы с Таней остались одни. Я продолжал:
-С Антоном я общался все реже по мере того, как взрослел. Возможно, так получилось потому, что он больше проводил время со своей матерью, а дядя после развода ушел из их квартиры и переселился жить к нам, но все же нет, дело не в этом. Когда Антон навещал своего отца, мы общались с ним так, как прежде, и никакого барьера от того, что мы, быть может, уже слишком долго не виделись, я не чувствовал. Потому что мы были братьями? Но каждый раз при встрече мы обещали созвониться завтра, на днях, на следующей неделе, и редко когда это выполняли. Как объяснить, что так получалось между людьми, которые любили друг друга? Не знаю, но я больше не хочу так жить, - я помолчал немного и снова отвернулся к окну, - когда моя мать и его отец погибли, мы вместе плакали на похоронах. А через месяц умерла и моя бабушка. Хотя бы это должно было воссоединить нас, и казалось, что так оно и случится. Но нет, спустя некоторое время я узнал, что он уехал вместе с матерью в другой город и даже не предупредил меня, ничего не сказал. Мы больше не созванивались, и я не видел его с тех пор.
-Ты и не хочешь видеть его или звонить. Тебе это не нужно, - мягко произнесла Таня.
-Да, - признал я и потянулся к форточке, но не из-за того, что в комнате было душно, а я хотел впустить свежий воздух. У меня возникла тайная мысль: а вдруг мне удастся услышать с улицы голоса Вадима и Дарьи – они же сказали, что будут возле дома; но это было не простое любопытство. Я с большей силой хотел ощутить счастливо-печальный вкус прошлого, когда моя мать и дядя точно так же ругались, стоя на дачном крыльце. Но открыв окно, я услышал только детские голоса, не желавшие утопать в медленно подступавшей осени. А потом их сменил ожесточенный спор в соседней комнате, заставивший меня со странной улыбкой взглянуть на дверь.
