-Вы слишком зарылись в свое искусство.
-У меня, во всяком случае, есть отговорка, которая меня спасает.
-И какая же?
-То, что вы сегодня увидели, - единственно дорогое, оставшееся в моей жизни. Больше нет ровно ничего.
Она вдруг остановилась и повернулась ко мне, подойдя почти вплотную. Этого я не ожидал и чуть было не вздрогнул.
-Совсем ничего?
-Ну… почти… - она видела, что я замялся, но всеми силами это скрываю, и от того мне стало не по себе, - забудьте об этом. Если бы вы спросили меня о позавчерашней ночи на реке, и то мне легче было бы ответить. Но за весь наш сегодняшний разговор вы не упомянули об этом ни слова. Почему? Я же знаю, что вас это интересует.
-Возможно. Но пытаясь угадать этот интерес в других, вы совершенно не видите еще более сильное его проявление в самом себе.
-Если он и есть, то появился совсем недавно и связан только с вами.
-Со мной?
Я отвернулся и пошел дальше.
-Да. Все остальное я уже изучил. Так что именно с вами.
-Но почему?
-Как?.. – я бросил на нее удивленный взгляд, - не думал, что вы так себя недооцениваете. Ведь вы первая, на кого эта прогулка не оказала никакого воздействия.
-Только и всего?
-Это немало, поверь.
-Лишь для тебя, потому что… - я уверен, она хотела сказать: «потому что я не оказалась в твоей власти», - но передумала, - я видела то, что видел ты…
-Так тем более не должно было быть.
-Ты это говоришь и ничего в то же время не объясняешь. А почему? Потому что никаких ясных объяснений у тебя нет. У твоего тела, которое совершало движения, они, быть может, и имеются, но оно слишком далеко от всего остального, что тебя составляет, и поэтому не может выразить словами этот необузданный выплеск энергии.
Я рассмеялся.
-Наверное, ты права. Но готов спорить, Вадим, Мишка и остальные объясняют его алкоголем и скоростью, больше ничем. А блестящие способности приписывают мне только в шутку. Конечно, иногда они забрасывают меня вопросами, но на самом деле им наплевать, как и всем людям, которые получают безмерное удовольствие.
-Если ты научишься выплескивать на холст всего себя, а не оставлять добрую половину на берегу, – вот тогда они оценят.
Я пожал плечами. Минуту мы шли молча. Потом я вытянул руку и сказал:
-Видишь эту сосну? – Таня ничего не ответила и лишь посмотрела туда, куда я указывал, - говорят, когда Левитан ехал на Волгу, он на один день останавливался в нашем городе и отдыхал под нею.
Таня обернулась и молча смотрела на меня, чуть наклонив голову; от ветра ее волосы хлестали по щекам; она достала блестящую заколку и собрала их. Потом сказала:
-Знаешь, я действительно что-то слышала, когда была в студии.
-Оставь. Это именно тот самообман, о котором ты говорила.
-Самообман или твой обман?
-А это имеет значение? – осведомился я, улыбаясь.
-Для меня – огромное.
Не знаю, почему она так сказала, совершенно не знаю, и что имела в виду. Во всяком случае это было не простое влечение ко мне. Не та это была интонация.
На прощание мы договорились, что я зайду к ней на днях.
Вечер того же дня
С Калядиным я познакомился, когда уже целый месяц отучился на первом курсе. (Мне было тогда двадцать два года). Однажды мы с Мишкой отправились в один из тех клубов, где он выступал; после смерти своих родных я постоянно пребывал в подавленном настроении, и оттого писал все больше и больше; мне уже самому начинало казаться, что моя живопись постепенно превращается в манию, даже в болезнь. По всей видимости, Мишка это просек и решил меня воодушевить, вытащив туда, где не было запаха масляной краски. (Но как выяснилось позже, и на сей раз мне не удалось от него сбежать).
-Хочешь, познакомлю тебя с нашим куратором? – говорил он мне по дороге, - это благодаря ему я сюда попал.
Я хмуро пожал плечами.
В помещении было сильно накурено, и белые воротнички официантов будто бы плавали в сигаретном дыму. В дальнем углу возле кассового аппарата примостился компьютер; из колонок, обращенных динамиками в зал, доносились странные внутриутробные аккорды. Если бы я был еще в более-менее удобоваримом состоянии, то, конечно, мог бы решить для себя, в каком из двух ладов они взяты, но теперь даже музыка находилась для меня где-то посредине между минором и мажором. Сцена пустовала.
