Каждый урок должен был заканчиваться партией с одним из членов клуба, и, как это ни странно, в тот же день Кириллу удалось обыграть своего соперника – им оказался Артем Сергеевич Левашев, обрюзгший мужчина лет сорока пяти, носивший рубаху, которая походила на заляпанную пивом шахматную доску; кое-кто утверждал, что Левашев не изменял своему наряду даже зимой, одевая это клетчатое творение поверх теплого свитера; был он как раз одним из тех, кто вслед за Денисовым касательно возвращения долга кричал «и мне», и поначалу Кирилл поглядывал на него с опаской, но после того, как его соперник в течение двадцати минут за дюжину ударов не загнал в лузу ни одного шара, обрел душевное равновесие и впервые медленно, но верно довел партию до победы.
-Поверить не могу! – говорил Кирилл уже под утро, - а я-то решил, что безнадежен.
-Поздравляю. Вы играли гораздо лучше обычного.
-Последний, кого я обыграл, был трясущийся старик, вроде тех, что подходят к прилавку в магазине – у них на носу очки с линзами в палец толщиной, а они поворачиваются к тебе и говорят: «Сынок, посмотри на ценник, я что-то ничего не вижу».
Зурин рассмеялся и коротко заметил, что Кирилл, должно быть, шутит.
-Вы опять останетесь здесь до позднего утра? – осведомился тот.
-Да. Извините, мне нужно переговорить кое о чем с хозяином.
С этого дня дела у Гринева резко пошли в гору: каждый раз ему удавалось обыгрывать все новых и новых соперников. Удивительно, как у него это получалось, тем более, что производительность ударов почти не изменилась, а на самом деле и нисколько, но Кирилл был слишком доволен происходящим, чтобы сильно задумываться о таком «ничтожном нюансе». Он возбужденно ходил вокруг стола, ему хлопали, а он за это принимался выделывать различные экивоки – как телом, так и кием, - и от того, бывало, не мог уже загнать шар в течение минут тридцати… и все равно выигрывал. В то же время за все эти победы Кирилл так и не получил ни рубля, ибо никто уже в силу колоссально возросшего его мастерства не отваживался поставить на себя; напротив, предлагали, и при том совершенно серьезно, выплачивать деньги за проигрыш. И если бы Кирилл не отказывался всячески от такого странного оборота, ей-богу, казалось, его узаконили бы. Словом, это походило на известную старинную задачу из сборника «Математическая смекалка», формулировка которой выглядит примерно следующим образом: «Двум лучшим наездникам так надоело состязаться друг с другом на короткой дистанции, что они решили радикально изменить свое соревнование, а именно, выигрывал теперь тот, кто приходил последним. И что ж? Выведя лошадей к стартовой линии, каждый из них понял: по существу, и с места-то сдвигаться не стоит! Зрители смеялись, свистели, качали головами, думая, как образумить «задуривших кумиров», и тут вдруг появился один мудрый старик, который подошел к наездникам, шепнул им что-то на ухо, и спустя минуту их жилистые спины уже едва виднелись далеко впереди – пришпоренные лошади неслись во всю прыть. Что же сказал им старик?» А ответ на задачу очень прост, одно-единственное слово: «Пересядьте».
В тот год между несколькими близлежащими городами должен был пройти чемпионат по бильярду; месяца за два до его начала Кирилл уже обыгрывал всех членов клуба, кроме хозяина – с огромным трудом, а все же тот одерживал победу над новым талантом. И все же Гринев знал, что рано или поздно возьмет верх, да и остальные это мнение, похоже, разделяли, ибо пару дней назад, когда Зурин рассказывал ему о регламенте чемпионата, обмолвился, что на Кирилла в этом отношении делают огромную и, что называется, самую первую ставку.
-Вы ни в коем случае не должны подвести нас.
-Я постараюсь, я только и думаю об этом деле. Я прополол свой участок, и теперь меня ничто не отвлекает. Даже ремонт в доме мне нипочем.
-Я видел, как вчера машина привезла вам какие-то доски; рабочие свалили их возле боковой стены.
-Да, дня через два они начнут менять обшивку. Вы бы видели, что творится у меня внутри! Я собирался выкинуть все самое старое, но это оказалось не так просто. Как прикажете быть, например, с железными шкафами? А кухонный стол и кое-какая другая мебель оказались просто-напросто привинченными к полу.
