— Может быть, — упрямо заявил Лютфи, вдруг сделавшись недоступным и твердым. — Вернее, был бродягой… Нет, не подумайте, что сейчас он распрощался со старым и стал добропорядочным гражданином — вовсе нет… Впрочем, не буду забегать, каждому изгибу рассказа свое время… Словом, подружка ваша решила и вскоре благополучно родила ребенка… сына… Но вы к тому времени уже представлялись салонному обществу то ли оракулом, то ли новоявленным пророком, короче, окружены такой плотной жизнью аллегорий и мистик, что не то что живой писк вашего ребенка не мог пробиться… но и звук похлеще, например взрыв той бомбы, что самородилась под домом, где доживал в то время ваш отец — Ахмет Давлятов, к которому эта история с умерщвленным бродягой, как вы убедились, имеет касательство — и самое прямое, хотя и через косвенный ход…
Два года подруга ваша все надеялась, прежде чем определила Мелиса в интернат… поняла, что просчиталась в своем нехитром расчете…
— В интернат? — усмехнулся Давлятов, почувствовав во рту металлический привкус, и потянулся к стакану с минеральной водой. — Да по мне, пусть хоть в Дом младенца, в исправительный лагерь… Не мой это сын! — Он захлебнулся и поставил с шумом стакан.
Лютфи подождал, пока буря в стакане с минеральной водой не уляжется, затем повернулся в кресле и вытянул из полки зеленую папку, раскрыл:
— Вот дело… все показания и заключения. Мелис — ваш единоутробный сын… если выражаться несколько старомодно…
Давлятов дрожащей рукой взял папку и стал машинально листать… перед глазами его замелькали… донесение Байбутаева о тектонической бомбе под его домом, копия анализа крови Давлятова, сделанного еще в Москве, объяснение Шахло по поводу их сожительства, рентгеновский снимок камня, обнаруженного в правой почке Давлятова, рисунок, сделанный детской рукой и изображающий жабу, копия с картины «Сталин в туруханской ссылке», снимок рухнувшего дома с надписью: «Последствия землетрясения в Ниигата (Япония) 16 июня 1964 года»… Давлятов задержал взгляд на этом снимке, но голос Лютфи отвлек его:
— Теперь вы убедились, что Мелис — ваш сын?
— Вы утверждаете, что у Шахло никого не было, кроме брата-бродяги, со злорадством промолвил Давлятов. — Мне же было сказано покойным Мирабовым, что Мелис воспитывался у родной тети, старушки…
— Эта тетя — фикция… старушка — просто старушка… В интернате совершили подлог с документами, дабы представить старушку родственницей… Ах, с каким удовольствием я отправил бы в места не столь отдаленные и директрису интерната за подлог документов… эту змею, которая, лаская меня своим языком, выпила из меня столько крови! Но увы и ах! — закрыв дело Мелиса, я тем самым и ее помиловал. Ваша Шахло по сравнению с ней ангел… божья пташка…
— Значит, и у вас, нарцисс мой златокудрый, была подобная история… с вашей пташкой, — в который раз не сдержался и нервно хохотнул Давлятов, почувствовав симпатию к Лютфи.
— Была, была, успокойтесь, — комично махнул рукой в его сторону Лютфи. — Но без Мелисов и старушек… хотя, если призадуматься философски, один отвечает за подобные штучки Мелисом, другой — той слизанной змеиным языком кровью… Женоненавистник вы наш стыдливый! И в итоге мы оба остались в дураках, ибо, что бы там ни было, женщину надо любить, закрыв на все глаза… Любить — и точка! Простите за риторику и уклонение от сути рассказа… хотя с Мелисом все ясно и скучно. Усыновленный вами собственный ваш сын вместе с дружками убил на пустыре возле лесопилки бродягу. Это доказано по всем правилам следствия. Убил из-за чисто ритуальных мистик… окропил землю кровью человеческой, чтобы земля не ударила… Общественное мнение… комитет Байт-Курганова, рвение и прошение вашей матушки Анны Ермиловны — все это известно вам и без меня… хотя то, что я рассказывал выше, было вам также хорошо известно… я вам лишь напомнил, очертив выпукло… Но то, что я расскажу дальше, известно вам меньше или вовсе неизвестно, хотя все это так сплелось, так запуталось и с подружкой вашей Шахло, и с Мелисом, и с убиенным бродягой, что утаить, не рассказать значит взять на душу грех… Начну распутывать с бродяги… имя Музайма вам что-нибудь говорит?
