Я понимала. Но была уверена, что ситуация со шкатулкой непременно объясняется иначе, нежели внезапно проснувшимися криминальными наклонностями Регины. Ментальное воздействие было? Было. Этого отрицать никак нельзя. Возможно, оно было более глубоким, чем показалось следователю?
– Я не знаю, как такое могло случиться, – ответила я. – Зато я прекрасно знаю Регину, она неспособна на преступление. Она не жадная, не завистливая. Да что я говорю, папа, ты сам это прекрасно знаешь.
– Боюсь, мое мнение суд не учтет, – вздохнул отец. – И не настолько хорошо я ее знаю.
– Суд?
– Да, до суда дело точно дойдет. Ей нужен адвокат.
– Ты можешь кого-то посоветовать? – ухватилась я за эту мысль.
– Могу. Но не рассчитывай, что он сотворит чудо. Если Регина виновата, избежать наказания ей не удастся, – отец выдвинул верхний ящик стола и вытащил коробочку, из нее, в свою очередь, извлек картонный прямоугольник, на котором, кроме имени и адреса, ничего не было. – Этот выжмет все, что можно. Но учти – не только ради клиента, но и из него.
Денежные траты меня не пугали – в последнее время оборот нашего магазина сильно вырос, а потребностей у нас с тетей Маргаретой не так много, поэтому почти все заработанное оседало в банке. От чека, который хотел выписать папа, я отказалась. Я видела, что в невиновность Регины он не верит, а значит, такая трата для него неприятна. Он считал себя обязанным помочь, но это не та помощь, которую бы мне хотелось от него получить. Но чтобы не обижать его, я сказала, что хочу сначала узнать, сколько запросит адвокат.
– Штефани, почему вы не взяли деньги у инора Шварца? – спросил меня Николас, сразу как мы покинули Отделение Сыска. – Только не говорите, что вы придете за чеком потом.
– Он уже считает Регину преступницей, – ответила я.
Больше всего меня тревожило мнение отца. Я предполагала, что он не сказал что-то важное, что-то такое, что противоречит интересам следствия, но ему позволяет считать вину подруги доказанной. Будущее Регины беспокоило меня все сильнее. Пока я не находила ничего, что позволило бы снять с нее обвинение. А тут еще Николас явно что-то знает, что может ей помочь, но не считает нужным говорить. Я невольно бросила в его сторону возмущенный взгляд, который поняли совершенно правильно.
– Я не стану покрывать человека, в вине которого буду уверен, – сказал он, тщательно подчеркивая каждое слово, будто отвечая на мой невысказанный вопрос. – Но и выдвигать обвинения, не основанные на фактах, не буду.
Я повернулась к нему, желая уличить в том, что сейчас он пытается прикрыть свой отказ красивыми словами, но встретила прямой открытый взгляд и говорить ничего не стала. Я смотрела на него и недоумевала, почему он продолжает находиться рядом со мной. Конечно, я ему благодарна за поддержку, за то, что не оставляет меня наедине с возникшими проблемами, но все это не отменяло того, что ему рядом со мной тяжело, а мне… мне хотелось видеть на его месте другого. Или нет? Я вспомнила про браслет и с удивлением поняла, что артефакт не дает о себе знать, а моя голова совершенно свободна от восторженных размышлений о Николасе и его семье. Теперь это обручальный браслет, и только. Жаль, что ради такого результата пришлось отказаться от магии. Но это лишь на время, необходимое, чтобы снять символ никому не нужной помолвки.
– Николас, зачем вам идти со мной к адвокату? – просто спросила я.
Он ответил не сразу. Смотрел на меня, думая о чем-то, и молчал.
– Дело не в том, что я чувствую себя виноватым перед вами, Штефани, – наконец сказал он. – Вам сейчас нельзя быть одной. Ваш отец не смог уйти с работы, а вы, уж простите, слишком взволнованы, чтобы трезво оценивать происходящее. Но если вам кажется, что артефакт начинает на вас влиять…
– Нет, сейчас он лишь украшение, – ответила я.
– Странно называть украшением то, что никто не видит.
– Тогда – просто обычный браслет. Наверное, символом помолвки его тоже считать нельзя, – я несколько неловко улыбнулась.
Сейчас уже я чувствовала себя перед ним виноватой. За все случившееся и неслучившееся. За то, что он мучает себя, чтобы побыть со мной рядом еще немного. За то, что пришлось сказать ему правду. Теперь я понимала, почему леди Лоренц не хотела, чтобы о свойствах браслета узнал сын. Понимала, но все равно не могла с ней согласиться. Николасу было бы много хуже, если бы он узнал о моем принуждении после женитьбы. А он бы непременно узнал, рано или поздно. Такое скрыть невозможно.
