На последнем метре сильные руки офицера буквально подняли Михаила в воздух, и через мгновение недавний пленник очутился во дворе.
Ушибленная голень продолжала болеть, однако это мелочи по сравнению с обретенной свободой.
Но обретенной ли? Все-таки, хоть дом и на окраине, вокруг лежало чужое селение, напичканное разбойниками и головорезами. Если в яме Воздвиженский под влиянием грез почти забыл про это, то сейчас не только вспомнил, но как-то особо остро осознал значение абстрактных слов применительно к людям. Хитчам же в самом деле голову живому человеку отрезать – как кому-нибудь порядочному интеллигенту в затылке почесать.
По телу пробежали мурашки, противные, злые. Миша быстро посмотрел по сторонам, не несутся ли сюда хозяева?
Не неслись. Во дворе, если не считать Буйволова и стоявшего чуть в отдалении Цыганкова, никого не было. Разве что, в сторонке темнело нечто, похожее на лежащее человеческое тело. Хотя с чего бы кому-то спать на голой земле рядом с домом?
Рассматривать и думать было явно не ко времени.
– Бежим! – едва слышно выдохнул Воздвиженский.
Сам он куда бежать не знал, поэтому лишь чуть задержался. Пусть спасители покажут дорогу, а уж он-то не отстанет!
– Подожди. Пленных аминов не видел? – к удивлению Михаила поинтересовался Буйволов.
– Были со мной какие-то, – Воздвиженский все ждал, когда выскочат недавние похитители. Так ждал, что каждая клеточка тела была напряжена до предела. Он физически чувствовал неумолимый бег времени, и каждое ускользающее мгновение могло унести с собой призрак поманившей свободы.
Над ямой показалась голова. Единственный полностью здоровый пленник решил не дожидаться приглашения и выбраться на волю самостоятельно.
– Сколько их всего? – спросил Буйволов.
– Трое. Но двое раненых, – Миша все озирался, ждал, когда же наступит пора бегства.
– Придется вытаскивать, – вздохнул есаул и чуть хлопнул студента по плечу. – Не переживай. В селении почти никого нет. Куда-то местные джигиты ускакали. А с немногими оставшимися как-нибудь справимся.
До Воздвиженского впервые дошло, что валяющееся нечто – действительно человеческое тело. Вернее, труп одного из тех, кто на свою беду остался в селении.
Юноше стало немного не по себе. Самую малость. Все-таки, он понимал, что в данном случае речь идет о враге, да и не видел убитого вблизи, а на расстоянии к тому же в темноте он не казался страшным.
Не знал он и того, что во дворе валяется не труп, а всего лишь связанный часовой. Убивать полковник приказал только при отсутствии другого выхода. Кровь есть кровь. Прольешь, потом рискуешь не рассчитаться.
Гораздо страшнее оказалось оставаться на месте, когда душа изо всех сил рвалась прочь. Но Буйволов хладнокровно спустился в яму и одного за другим вытащил оттуда обоих раненных. Ему активно помогал тот амин, которому повезло выбраться самостоятельно. Лишь Цыганков оставался на некотором отдалении, очевидно, охраняя беглецов.
Потом был показавшийся очень долгим путь прочь от безлюдного селения. Михаил напряженно ждал, что сейчас кто-нибудь выйдет во двор, заметит медленно продвигающихся, обремененных ношей людей. Но тут повезло. Ночью в сельской местности принято спать. Вот все и спали. Кроме тех, что ушли в повторный набег.
Наконец, отошли достаточно далеко, и из темноты навстречу вышло несколько фигур. Воздвиженский невольно вздрогнул, однако, успокаивая, прозвучал голос Кречетова:
– Все в порядке?
– Да, Андрей Владимирович, – отозвался Буйволов.
Казаки уже подхватили раненых, провели чуть дальше, туда, где в укрытии дожидались кони. Включая запасных.
Лишь когда все страхи и опасения остались далеко позади, и уже была проделана изрядная часть пути между горными склонами, Михаил с некоторым раскаянием осознал, что ни разу за все бегство не вспомнил о прелестной атаманской дочери. Перед мысленным взором немедленно появились глубокие загадочные глаза, хотя все остальное лицо почему-то терялось, было размытым, нечетким, словно уже улетучивалось из памяти. Но юноше вполне хватило и одних глаз.
Сразу вернулись недавние, позабытые за бегством мечты. Даже показалось, что в этот самый миг девушка, ужасно смущаясь и волнуясь, осторожно выходит из дома, оглядывается по сторонам и направляется к пустой – увы! – яме.
