Поручик проследовал в свой угол, тяжело плюхнулся на постель и принялся стягивать с себя щегольские сапоги.
– Андрей Владимирович, здесь замешана честь дамы.
Голос у него был несколько усталый, но довольный.
Сказанного было достаточно, большего после прозвучавшего никто не ждал, однако Бестужев справился с обувью и продолжил:
– Я, разумеется, не в праве называть имен, господа. Сами понимаете. Но между делом кое-что удалось узнать существенное. Черт, эти люди будущего даже не ведают про табак! Кажется, я не курил целую вечность! Разрешите, Андрей Владимирович?
Порядок остается порядком, и привставший Кречетов кивнул:
– Курите, Василий Дмитриевич, – и, подавая пример, первым чиркнул спичкой.
– Знаете, господа, клянусь честью, я так и не понял, кто кого соблазнил, – признался поручик, из деликатности по-прежнему не называя имени. – Но дело даже не в этом.
Бестужев вздохнул в сладостном изнеможении. Папироса у него закончилась быстро, и пришлось сразу прикуривать новую.
– Мне кажется, меня пытались использовать. Очень уж перед всем старались перевести разговор о наших дальнейших планах, и постоянно делались намеки, будто мы обязаны прибрать в горах всю власть.
– Мне тоже делали подобное предложение. Только без всего последующего. Сухо и деловито. Так что, вам повезло, – отозвался Кречетов.
– А меня лишь просили воздействовать на вас, Андрей Владимирович. И сулили притом золотые горы. Зато потом, разомлевшая, будто никогда не имела настоящего мужчины, – не без самодовольства вставил поручик, – ненароком призналась: Альянс собирается переправить на Зенграб новую партию колонистов, и потому на некоторое время им нужен мир и покладистые люди во главе горцев. Чтобы, значит, помогли на первых порах, даже продовольствием по мере сил снабжали. А так же – увеличение посевов травы. Зато через несколько лет не только меня, но и всех нас обещали переправить куда-нибудь подальше. Вам это ни о чем не говорит?
– Спасибо, поручик, – недостающие куски мозаики встали на свои места. – Надеюсь, вы в ответ не сказали ничего конкретного?
– Что вы, Андрей Владимирович? Я даже жениться не обещал! – возмутился Бестужев и добавил с улыбкой. – Хотя, никакого института брака у здешнего развитого общества нет в помине. Представляете, полная свобода нравов! Вот бы нашего батюшку на них напустить!
Его по молодости подобная картина вполне устраивала.
Снаружи вновь противно завопил ишак, словно намекая о подъеме. Кречетов аккуратно затушил окурок папиросы и стал подниматься.
– Ладно, господа. Формы брака – это еще не самое основное. А вот все прочее… Раз уж вы в такой чести, поручик, то ваша задача…
Отец Александр встал рано. Он вообще не привык нежиться в постели. В отличие от того же Воздвиженского, сейчас свернувшегося, словно котенок, клубком, и продолжающего спать с самым невинным видом.
Студент, что с него возьмешь?
За ночь монах все для себя решил, и осталось лишь выполнить задуманное. Утренние молитвы, как всегда, искренние и самозабвенные, лишь укрепили Александра в принятом решении.
– Вы куда, батюшка? – в отличие от молодого помощника, Мюллер, хоть и не спавший большую часть ночи, открыл глаза и теперь следил за сборами монаха.
– Пройдусь, – односложно пробасил Александр.
– Кангара возьмите, – посоветовал профессор, поднимаясь. – Тут заблудиться легко.
– Бог выведет, – отец Александр взял тяжелый посох.
Вообще-то, здоровый монах в нем абсолютно не нуждался, в пути обходился без него, да и зачем он, когда едешь на лошади, но иногда пользовался для солидности.
– Вы же языка не знаете, – напомнил Мюллер.
Батюшка поневоле задумался. Иногда ему удавалось обрести понимание, словно не существовало языковых барьеров, как, например, в случае с исцелением раненного, но там обстоятельства были чрезвычайными. Порою же приходилось ломать голову, пытаясь понять ответы, как не было уверенности, что поняли его самого.
Конечно, кое-какие слова и обороты отец Александр уже усвоил, он вообще оказался на редкость способным к другим языкам, но по здравом размышлении имеющегося словарного запаса показалось маловато. Есть вещи, которые порою трудно растолковать даже своим соплеменникам, тут же, как ни крути, у людей был не только иной язык, но и иной жизненный опыт, иные взгляды, воспитание, словом, работа предстояла крайне сложная, с самого начала, и помощь отнюдь не являлась лишней.
