– Продай, слушай. Сколько хочешь? – недавние пленники в глазах Джавада ровней ни в коей мере не являлись.
– Вот наш начальник, у него и спрашивай, – Буйволов кивнул на Кречетова.
Юноша невольно сжался. Пришлось есаулу добавить специально для него:
– Мы своими людьми не торгуем.
– В чем дело? – полковник, наконец, смог пробиться ближе к эпицентру происходящего.
За шумом и чужими спинами он не мог уяснить все до конца.
– Хорошую цену даю, понимаешь? Пацан не нужен. Мужчина нужен. Назначай любую, – немедленно переключился на полковника Джавад.
И, как перед тем Буйволов, Кречетов прекрасно понял сказанное. Словно речь шла на привычном русском языке.
Он посмотрел на двоих казавшихся лишними среди конных пешеходов, оценил их лица, затем перевел взгляд на людей Джавада и ответил так же, как перед тем Буйволов:
– Мы своими людьми не торгуем.
Затем обратился к двум обретенным землякам:
– Что встали? Особое приглашение надо? Шляетесь непонятно, где! Ищи вас потом! А ну, за нами!
– Это же наши! – наконец, дошло до дяди Жоры. – Только одеты как-то чудно. Будто на маскараде.
– Сам ты на маскераде! – огрызнулся оказавшийся рядом Ситников. – Даже шляпу забыл!
Без головного убора ему казалось не менее неприличным, чем без штанов. Как можно на улице-то? Срамота!
Но люди были своими, а своих бросать в беде нельзя.
– Не передумаешь? – последний раз просил Джавад, но полковник лишь качнул головой. Затем что-то подумал, вгляделся в путешественников внимательнее и дополнил. – Я к тебе загляну. К обеду.
– Буду ждать, – с подобием улыбки ответил Кречетов.
Еще бы знать – с чем? С враждой ли, с дружбой ли…
Обычно правитель принимает путешественников у себя, но коль здесь принято иначе…
В том, что Джавад кое-что знает о путешественниках, сомнений не было. Раз уж вчера виделись с его людьми, то, разумеется, все было доложено, а уж признать во всадниках тех самых людей, которые сбили геликоптер, и сверх того совершили кое-какие дела в горах, проблемы не было.
Ладно. Обед здесь ранний. Скоро все станет ясным.
– Вот значит как, – Кречетов не спеша прогуливался вдоль комнаты. Вернее, по небольшому свободном пространству, не занятому членами экспедиции.
Все они уже выслушали обе истории. В том смысле, что поведали свою и узнали эпопею сыночка обеспеченных родителей, которого отец послал к непутевому дяде.
Дядя определенно позорил семью. Ни состояния, ни положения. Одни золотые руки, да вечная тяга к питию. Руки могли бы обеспечить достойное существование, но тяга лишала заработанного едва ли не в тот же миг. Он и сейчас изредка поминал оставшиеся у Джавада вещички, среди которых, как мигом просекли чуткие к подобным вещам казаки, имелся самогонный аппарат.
Папа обещал Виталику крупную сумму, если он сумеет избавить дядю Жору, родного брата, от недуга. Настолько крупную, что племянник охотно подписался на новое для себя дело. Сам он был студентом одного престижного вуза, и учился на менеджера.
На кого он учился, никто из путешественников не понял. Зато поняли другое – дядя от недуга так и не избавился, а вот племянник компанию ему составил.
Один-единственный раз. Судя по всему, гульнули знатно. А очнулись уже здесь.
Но эта сугубо личная история вызвала лишь небольшое сочувствие. Всякое бывает, ежели по этому делу. Да и сами сочувствующие были в положении ничуть не лучшем. Еще вопрос, кто больше нуждался в утешении.
Однако помимо личной истории была еще общая. Та самая, протяженностью в век, которая отделяла участников экспедиции от их новых собратьев.
Эта история не понравилась никому. До стискивания зубов и сжатых в бессильном гневе кулаков.
Лишь Миша с юношеским максимализмом, жаждой свободы и кашей в голове, встрепенулся, обрадовался поначалу, и почти сразу сник, когда узнал, к чему привела извечная голубая мечта российской интеллигенции.
Знатоком рассказываемого Виталик не был, наверняка многое напутал, но общую картину передать сумел. И дядя Жора помог. В качестве человека старшего поколения он знал больше, только несколько с других, марксистских, так сказать, позиций. За что едва не был тут же избит казаками. И лишь вмешательство Кречетова, в душе хотевшего присоединиться к подчиненным, спасло болтливого мастера от неминуемой расправы.
