– И это правда? – спросила Хрустальная.
– Что, правда?
– Ты поднимаешься на крышу?
Пожав плечами, я ответил:
– После таких опытов кровь очищается, и пишутся стихи.
– Хорошие стихи?
– Какая разница?
– Разницы никакой.
От лёгкого порыва ветра дверь подъезда со скрипом, похожим на крик вороны, захлопнулась, от чего табличка с фамилиями жильцов нервно закачалась в такт сердцебиения больного раком человека.
Хрустальная достала из сумки зеркальце и в течении нескольких секунд рассматривала свои губы. Потом, повернув голову в мою сторону, заговорила:
– Прошлой осенью, я познакомилась на улице со странным молодым человеком, этаким мрачноватым типом из студентов, с высоким лбом и гладкими волосами. Как его звали, не помню, да это и не важно, а вот глаза до сих пор забыть не могу, огромная тоска виделась в них…
– Он что, начитался ранних романов Эмиля Золя?
– Да нет, причина оказалась гораздо интереснее. Я спросила, не могу ли чем помочь?..
– Так прямо и спросила?
– … а молодой человек, нисколько не удивившись, протянул мне газету, небрежно выдернутую из кармана пальто, и я прочитала объявление, аккуратно обведённое простым карандашом: «Муниципальное предприятие с 1 октября принимает заявки на Катафалк для похорон. Заявки принимаются в бане №3 с 8.00 до 17.00».
– И что дальше?
– Вот и я его спросила: ну и что? Знаешь, что он ответил? Он ответил: «Неужели у них так много катафалков?»
Молчание.
Минуты через две Хрустальная встрепенулась.
– А может и хорошо, что мы заблудились, представляешь, если это кем-то предопределено свыше?
– Не говори глупостей, – оборвал я её, – кому нужно ради нас что-то предопределять?
– Но, ты знаешь…
Я приготовился услышать об Ангеле.
– … он не такой уж и страшный…
– Я – знаю, – ответил я.
– Пойдём Хрустальная, нам пора.
Мы поднялись и за первой пятиэтажкой обнаружили её дом.
Я не удивился, Хрустальная, по-видимому, тоже. Расставаясь, не попрощавшись, мы подчеркнули нашу близость. Лишь короткий миг я смотрел ей в спину. Затем пошёл не оборачиваясь.
6. Картины прошлого и настоящего.
Dйclassй – вышедший из употребления (фр.)
Настроение на нуле.
В голове обрывочные воспоминания прошлого.
«Сон. Я покупаю цветы и иду по улице. Вокруг лежит снег –
неестественно белый и холодный.
Незнакомая квартира. Чужие лица.
Люди смеются, хватают и тянут меня за руки, а я
отбиваюсь и кричу: «отпустите меня, свиньи».
Смех не смолкает».
На следующий день после прощания с Хрустальной, рано утром, меня разбудил телефонный звонок. Превозмогая преграды утреннего сна, я долго шёл к телефонной трубке, и когда поднял её – услышал короткие гудки. Кто-то на другом конце провода потерял терпение. Неудивительно, я бы бросил трубку ещё раньше.
Сон не вернулся, а голова разболелась. Не одеваясь, я лёг на диван и уставился в потолок. Боль сместилась в район диванных пружин.
На диване я пролежал долго, пока не замёрз. Голову посещали нездоровые ассоциации и глупые мысли, творчество своего рода. В сложившемся положении иного и быть не могло. Вновь зазвонивший телефон заставил меня вздрогнуть.
– Слушаю.
– … сегодня не приходи… я занят… Ну что значит, чем занят? Это мои дела… Подыши свежим воздухом. Одна… Я бросаю трубку.
Я действительно опустил трубку на рычаг.
Мир переворачивался, нас с Хрустальной куда-то затягивало.
Надежды побыть в присутствии самого себя не оправдались. Хрустальная продолжала названивать, медленно, но неотвратимо заражая меня своим истеричным настроением. Словарный запас успокаивающих слов начал иссякать, да и непонятны и смешны были мне её страхи, ну, причудилось нечто неправдоподобное, что же из-за этого голову терять?
Только один её вопрос крайне насторожил.
– Ты тоже боишься, признайся?
– А мне-то чего бояться?
– Не уходи от ответа, я чувствую сочащийся из тебя страх.
– Сумасшедшая.
И повесил трубку.
Но через час она звонила снова, наши бессмысленные диалоги продолжались, и я очень сожалел, что этот злосчастный Ангел не избил её до полусмерти, и она не попала в реанимацию.
Воспоминания полуторалетней давности, содержащие некий пророчествующий элемент.
