Как же звали эту девушку?
Не помню, имя стёрлось.
Но разве этим суть держится?
Я обидел её и уехал, умышленно подстроив глупую ссору, корни которой гнездились в моей утолённой и пресытившейся любви. Она оскорбилась, а я не испытывал жалости, но несказанно удивился, когда за час до отъезда она первой так и не позвонила.
Кажется позже, я послал ей несколько писем, в неловких фразах сожалея о случившемся. Я просил не принимать близко к сердцу сложившиеся обстоятельства, рисуя картину оптимистического будущего. Я наплевал на её чувства, а она – простила меня. В сущности, мне была неинтересна её судьба, зла я ей не желал, времена менялись, а имена – соответственно стирались.
Мы не справедливы к любимым.
Время пожирает минуты, летят мгновения, и в одно из них нам становятся безразличны переживания этих людей, их слёзы и укоры разноцветных глаз. Мы лицемерно вздыхаем, отворачиваемся, становясь неприступными и гордыми. Мы предаём их, отдавая действительности на погибель, смеёмся над их любовью к нам. Вот за этой-то оболочкой человеческой двуличности и скрыто Великое Безразличие, платить за которое придётся рано или поздно каждому.
Я утонул без надежды обрести прощение, пытаясь искупить хотя бы крупицу своего Великого Безразличия ко всем тем, кого любил. Я искал страданий и находил их; я молил зловредных рыб ожесточённее терзать мои конечности беззубыми ртами, раздирая плоть и выпуская кровь. Резкими телодвижениями я крепче затягивал на шее упругие водоросли и специально набивал в рот песок.
Под трёхметровой толщей воды происходил скрытый титанический процесс – перевоплощения чёрной души, в ангелоподобную субстанцию, пытающуюся в который раз обрести прощение у пролетающих высоко над поверхностью таинственного водоёма облаков. И возможно на берегу, кто-то сидел и отдыхал, дыша ещё не прогретым влажным воздухом, не подозревая, что где-то там, кто-то скорбит о безвозвратно ушедших днях, когда ещё было возможно исправить многое из того, о чём чуть позже пришлось пожалеть, тщетно ища, но не находя и не обретая вдохновения.
Взрыв потряс поверхность озера. Безликая птица, сорвавшись с ветки, упорхнула в поднебесье. Некто неизвестный с силой бросил большой камень, и камень быстро погружаясь под воду, лёг на илистое дно в нескольких сантиметрах от моей головы.
«Однако», – подумал я, и очередной булыжник чуть в стороне от первого, лёг на дно, испугав кровожадных рыб, бросившихся в разные стороны. После третьего камня меня охватило глубокое разочарование, медленно превращающееся в грусть. Неужели всё в жизни – круг замкнутый и обречённый?
Понофобия.
Мелочная боязнь жизни, которая, впрочем, находит объяснение и понимание.
Лежу на дне, искупляю вину и чувствую кончиками нервов, как тянет всплыть. Это одна из насмешек Великого Безразличия. А так как нельзя избежать неизбежного, я подчиняюсь.
…Всплыл я, буро-синий, наполовину изъеденный рыбами, полузадушенный подводной травой, в начале второй недели ненастного марта. Погода изменилась, дожди прекратились, и квартиру заполнял тёплый солнечный свет.
Я вышел на балкон и стал сбрасывать с пятого этажа остатки сине-зелёных водорослей, которые, падая, цеплялись за ветки растущих внизу берёз. «Это ваша первая в этом году растительность, деревья», – сказал я вслух и рассмеялся.
Глубоко вдохнув в лёгкие холодный воздух, я возвратился в квартиру и сел писать письма. Настроение было самым подходящим.
Одно из писем предназначалось Девушке Похищающей Сердца, живущей у подножия древнеазиатских гор, осквернённых запахом межнациональной вражды.
Я вложил в конверт несколько слезинок Воскового Ангела и в поскриптуме написал:
«P.S. Милая Девушка Похищающая Сердца, береги этот воск, попавший в мои руки совершенно случайно, и не предназначенный мне, как я берегу и помню звуки твоего мелодичного смеха».
