– Ты проводишь меня? – спросила она.
– Конечно.
Пока я убирал постель, она принимала душ. И довольно долго.
Я догадывался, что она пытается оправдать своё поведение, внушив душе логическое объяснение подобных и, увы, не редких грехопадений.
Она минут десять тёрла тело полотенцем, пока оно (тело), не становилось огненно красным, разглядывала собственное отражение в зеркале, и после вышеописанных процедур – шла без стеснения в комнату одеваться. Я устало вздыхал, но не торопил её.
Выпив по стакану холодной воды, мы вышли на улицу и, взявшись за руки, направились к перекрёстку, влившись в людской поток центральной улицы, где ещё крепче сжали ладони друг друга.
Через дорогу побежала собака, обычная бездомная дворняжка, грязная и знакомая, как ежедневно встречающиеся по пути на работу мусорные бачки. Десятки человеческих глаз с интересом наблюдали за её передвижением, гадая, собьет ли собаку автомобилем?
Пресловутому представителю породы собачьих удалось благополучно достигнуть безопасной зоны противоположного тротуара, и на секунду замершая подвижность толпы восстановила свой равномерный двигательный темп.
Хрустальная попыталась закурить.
Я остановил её.
– Какое тебе дело? – возмутилась она.
И я с сожалением уступил.
Мы достаточно быстро продвигались в толпе спешащих в никуда обывателей, но до её дома было слишком далеко, и я взмолился:
– Хрустальная, давай выбираться из этого водоворота, поедем в автобусе.
Она не ответила, и я больно дёрнул её за руку. Хрустальная отрешённо, словно и не было ей дела до этого мира, посмотрела на меня и улыбнулась.
Я улыбнулся в ответ.
Автобус был переполнен измождёнными бытом лицами. Прижатый к спине Хрустальной, что довольно удобно для общения, я зашептал ей на ухо:
– Ангел, как видишь не самое худшее в этой жизни.
– А мне кажется, ему бы оторвали крылья в этом автобусе?
Я критически осмотрел салон и сначала предпочёл оставить её реплику без ответа, но спустя тридцать секунд, изрёк:
– Ему бы здесь не только крылья оторвали.
И у Хрустальной заиграла на лице улыбка,почти смех, к крайнему неудовольствию стоящих рядом фигур.
С большим трудом нам удалось выбраться из грязного автобуса на сырой асфальт. В спину кто-то бросил ругательство, и двери захлопнулись.
Весной всё ещё не пахло, воздух был пуст и влажен, голые деревья вопрошали небеса – доколе нам стоять так? А небеса безмолвствовали, и вселенская пустота, владевшая воздухом, вливалась в кровь и выдыхалась обратно в виде углекислого газа.
Пройдя полквартала, мы очутились во дворах незнакомых пятиэтажек, давящих на психику однотонностью и тоской. Одновременно мы встали как вкопанные, озираясь вокруг и прислушиваясь к поскрипыванию открытой двери ближайшего из подъездов. Но ни одного живого существа не выползло из черноты этой открытой двери, чтобы указать нам правильный путь, лишь табличка с фамилиями жильцов, покосившаяся набок и сохранившая в некоторых местах следы облупившейся краски, указывала, что люди здесь всё-таки живут.
– Господи, где мы? – спросила Хрустальная.
– Заблудились, – ответил я.
Мы сели на лавочку возле открытого подъезда, и Хрустальная снова достала свои сигареты. Я, засунув руки в карманы плаща как можно глубже, откинулся на выкрашенную в тёмно-зелёный цвет спинку, и закрыл глаза.
– Не молчи, – попросила Хрустальная, – расскажи что нибудь.
Я невесело усмехнулся и сказал:
– Когда ночь опускается на город, и мутные звёзды мёртвым светом пытаются обнаружить своё существование, когда люди зажигают торшеры в своих малогабаритных квартирах и рассаживаются за столами ужинать, я иногда забираюсь на крышу двенадцатиэтажного дома и сажусь на самый край…
Хрустальная взяла мою руку в свои тёплые ладони и, наверное, подумала, что я – более не в себе , чем она сама.
– … Находясь высоко от суеты и боли, в тишине, нарушаемой мерным гулом города, я предаюсь размышлениям. Но встать на край крыши с закрытыми глазами и расставить руки в стороны как перед полётом – не решаюсь. Девяносто процентов, что сорвёшься и на потеху, и ужас толпы, размозжишь себе череп и вывалишь внутренности на грязный от дождя и снега, или пыльный тротуар, кому это надо?
