Её хорошо кормили и одевали в просторную одежду похожую на пижаму. На ногах она носила домашние тапочки и вязанные тёплые носки.
Через две недели мне разрешили посетить её.
Мы сидели на кровати и молчали. Я мял в руках бумажный кулёк с конфетами – подарок, она теребила угол подушки, прилагая усилия, чтобы вытянуть наполовину видневшееся пёрышко.
Наконец я сказал, что в своей одежде она похожа на ангела.
Она серьёзно посмотрела на меня и… улыбнулась. Потом наклонилась к моему уху, и прошептала:
– Он вчера приходил ко мне.
– А мне вчера приснилась Френсис, – сказал я и положил пакет с конфетами ей в руку.
– Уходи, – принимая конфеты, сказала Хрустальная, – пожалуйста.
14. Философская рвота.
«Печаль достигла вершин отчаяния».
Сведенборг
Прошлое неотступно следует по пятам, в любом начинании предупреждая: так уже было.
Новая любовь являет собой очередную вариацию имевших место чувств.
Деньги скрашивают одиночество.
А смерть, как же с ней?
А смерть – остаётся предвестником грядущего. Не стоит забывать об этом.
Поразительно смешны самые трагические сюжеты нашей обыденной жизни, умещающиеся нередко в рамках нескольких минут и даже секунд. Сюжеты эти разнообразны как дни ранней осени, они трогательны как взгляды двух влюблённых мальчиков и неприличны.
Не верите?
Поймите: предсказуема только погода, да и то относительно, самые элементарные хирургические операции заканчиваются плачевно. Минуту назад, ты, читатель мой, ещё грыз яблоко, лениво перебирая страницы выстраданной книги, но вот в дверь позвонили. Ты, недовольный, встаёшь, бросаешь книгу, проверяешь время на настенных часах и шаркающей походкой идёшь открывать, на ходу поправляя пояс старого халата. Странные накаченные ребята с невозмутимыми лицами, исполосовали твою грудь автоматными очередями, по ошибке приняв тебя за соседа бизнесмена. Ты падаешь, истекаешь кровью, ничего не понимая. А лысый сосед-бизнесмен уже собрал вещички и едет в такси в аэропорт. Он благодарен тебе, что именно ты – друг по этажу, «здравствуйте» ежедневно – оказался на его месте. И нет в его мыслях сочувствия. Так уж получилось, извини.
А вы говорите.
Диалектика.
«–Воспоминания тяготят, – сказала как-то Мария, отодвигая выпитую чашку кофе от края стола на середину, – жаль, что от них почти невозможно избавиться.
– А зачем избавляться? – ответил я, сделав небольшой глоток
обжигающего напитка. – Пусть и они измеряют свой путь
жизни заброшенными дневниками, желаниями добиться чего-
то выдающегося, и несущественностью каждой поставленной
перед собой цели.
Она удивлённо посмотрела на меня.
– Дневники содержат восемьдесят процентов лжи.
– Но разве ложь не имеет права на существование?
Я допил кофе и поставил чашку на середину стола.
Вскоре Мария умерла.
Чувство безнаказанности прочно укрепилось в моей душе, отстранив на задний план чувства долга и ответственности, превращая меня в бездушную мумию, живущую только одним днём.
Но случались мгновения, когда в мрачные или наоборот счастливые дни воспоминания возвращались, приобретая очертания цветных призраков, я слышал смех Марии, чувствовал её прикосновения, и впадал в такую глубокую тоску, за которой мерещилась надежда, сформулированная Сенекой как «…смерть – величайшее благо жизни».
Ах, как был мудр этот римский философ. И какой достойной восхищения смертью умер!»
Наверное, возненавидеть себя не самое страшное. Страшнее не поверить в себя и опустить руки. И в который раз, перечитывая роман Анатолия Кима «Отец-Лес», ощущаю в себе немое бессилие, когда отсутствие таланта определяется рядом субъективных причин. Бесталантность приводит к остервенению в работе. Я ищу в себе искру любви к людям.
15. Исчезновение Хрустальной.
Rara avis – редкий случай (лат.)
Май.
Любимый месяц, как и август.
Дни удлинились на целое мгновение, прибавив небу неповторимую прозрачность.
В одно из этих майских мгновений, я узнал, что из больницы исчезла Хрустальная. Позвонил её папаша и поинтересовался, не знаю ли я, где его дочка? Резонный вопрос.
Судьба Хрустальной с недавнего времени стала не безразлична мне, я проникся симпатией к потерявшей рассудок девушке и часто думал о ней. Побег привёл меня в восхищение, я нисколько не удивился, словно
