И Цангл осталась с ней. Почему-то было так хорошо смотреть, как сосет грудь матери, упершись ручками в неё, крохотный человечек, и хотелось всё время улыбаться. А Малгкха улыбалась ей и говорила что-то, но Цангл не понимала: Александр, унес какой-то ящичек, без которого — она уже знала — землян понимать нельзя.
Непонятно было, и зачем Малгкхе понадобилось уйти. Но она, отняв ребенка от груди, протянула его почему-то не роботу-няньке, а Цангл, и ушла, сказав что-то снова непонятное.
Цангл держала теперь ребенка сама — бережно, как до того Александр, а потом Малгкха — и могла его лучше рассмотреть. Какой он: личико, носик, глазки. И пахнет как! Так хорошо, и хочется тоже дать ему грудь: ему это нравится.
Вынула грудь, увидела еще один смоченный тампон, протерла её — и приложила его к ней. Но он, схватив поначалу сосок губками, быстро выпустил его и заплакал.
Засигналил робот-нянька, и сразу появилась Малгкха. Забрала ребенка и что-то сказала, показывая на грудь Цангл; потом, снова достала свою и нажала на сосок: появилась капелька молока. Снова приложила к груди сына, но он вскоре заснул.
Пришли мужчины, Александр поставил унесенный ящик: слышны были уже гардрарские слова. И Лим увел Цангл оттуда. Она еще оглянулась: посмотреть на ребенка.
Лим второй раз видел Цангл такой. На этот раз она задавала больше вопросов, чем когда-нибудь: стремилась понять увиденное сегодня.
— Почему не было молока? — спросила она, но он не понял.
— У меня: у неё было, — добавила она. Он снова не понял, и она стала ему говорить: — Она ушла, и я тоже дала ему грудь, а он выплюнул. А она надавила свою, и молоко, капелька, была. Почему, миленький?
— А-а, так она же родила его: оно у неё появилось. — «Понятно: она же никогда не видела рожениц».
Так и было: она спросила, что такое «родила». Странно, что поняла чуть ли не с первых слов. Но тут же спросила, почему родит женщина. От того самого, чем сама с ним занимается? Но почему тогда она не родит, а та родила?
— Ты золотистые таблетки принимаешь?
— Да. А то, сказали, заболеешь: надо операцию делать тогда.
— Тебе делали?
— Нет: я их принимаю — всегда. Ни разу не заболела.
— А это не так: не болезнь совсем.
— Не болезнь?
— Нет же: беременность. Когда в животе женщины появляется ребенок — сначала совсем-совсем маленький. Но он растет, пока не становится таким, что больше уже там не помещается. И тогда рождается: выходит оттуда.
— Только если их не принимать?
— Ну, да.
Она задумалась, но вскоре спросила:
— А почему они так смотрели друг на друга? И зачем прижимались ртами?
— Они же не такие, как мы — гардрарцы. У нас этого уже нет.
— Было, значит?
— Давно давно.
— Почему: это не хорошо разве?
— Не думаю: у наших предков это тоже было, и оттого, похоже, они были счастливей нас, нынешних. Они называли это любовью. Ну, когда кто-то значит для тебя больше всего на свете.
— Как ты для меня?
«Странно», снова подумал он, «она почему-то чуть ли не сразу понимает то, что еще сложно понять мне. Я бы в отношении её не смог бы, наверно, так сказать». А она спросила еще:
— И оттого они так смотрят и прижимаются ртами?
— Не знаю. Наверно.
— Нет, — впервые не согласилась она с ним. — Потому: я видела — я поняла. Я тоже хочу.
— Что?
— Ты тоже хорошо смотришь на меня…
— Ты же красивая.
— Правда, не совсем как он на неё. Но хочу прижаться с тобой ртами.
— Ну, хорошо: можно попробовать, — согласился он.
… Их нельзя было оторвать — крепко прижатые губы: обоим. Долго: задохнешься. И она сказала то, что потрясло его:
— Я поняла: чтобы совсем слиться друг с другом.
Потом она уже больше ничего не спрашивала: думала о чем-то.
Она, видно, что-то стала понимать: сказала ему, что ей совсем плохо, когда нет его. А ему тоже совсем не хотелось с ней разлучаться.
И разрешили взять её с собой на Гардрар, хотя все остальные примитивы оставались на Зрыыре под присмотром землян. А мудрые летели все, и столько же землян.
… За несколько дней до отлета на экспресс попросила сходить с ним к Малгкхе, где дали ей тогда подержать на руках ребенка. И снова дали.
Он стал немного больше и даже улыбнулся ей: стало очень-очень хорошо. Но Малгкха не улыбалась, как тогда: наверно, ей тоже плохо, когда нет Александра. Спросила поэтому его:
