Поведение ИМ точно соответствовало прогнозу Внутреннего Голоса.
— Тата, я тебя попрошу вести учет наших расходов. Не подумай, что я тебя ограничиваю, но мне надо понимать, куда уходят деньги. Ты ведь экономист по образованию, значит, тебе будет несложно вести табличку в excel.
— Конечно, милый.
К чему дебаты, если все равно придется подчиниться? По субботам ИМ, надев очки в тонкой металлической оправе, проверял записи и красным фломастером отмечал пункты, выходящие за рамки рационального ведения хозяйства. Тата в это время стояла рядом, покорно выслушивала ценные указания и с вожделением смотрела на часы. Каждое сказанное ИМ слово приближало финал истории.
— Тата, у меня для тебя кое-что есть! Ты ведь хотела норку, я правильно угадал?
— Конечно, милый.
Она не носила шуб, не любила золото, не надевала вечерние и коктейльные платья от именитых брендов. Она терпеть не могла барахло, которое приносил ИМ. Даже фирма, в припадке щедрости, переписанная на ее имя, не принесла радости.
— Делать тебе нечего не надо. Будешь наезжать пару раз в неделю, принимать доклады. Сейчас модно, чтобы у жены был собственный бизнес, — ИМ сразу обозначил правила, чем лишил презент всяческого смысла.
— Но я бы хотела поработать, попробовать свои силы, — возразила было Тата. От бесконечной готовки и уборки ее уже тошнило. ИМ был помешан на здоровом питании и употреблял только экологически безупречные продукты. Свежеприготовленные, естественно. С учетом того, что кушал он только дома и предпочитал проводить переговоры с клиентами и партнерами за хорошо накрытым столом, из кухни Тата практически не выходила.
— Твоя работа — это дом.
— Но можно нанять домработницу.
— Я против чужих людей в доме.
«Я тоже», — подумала Тата и посмотрела на часы. Пока шел разговор, она еще на три минуты приблизилась к свободе.
«Все пройдет», — сказал еврейский мудрец Соломон, подразумевая царские горести и тщетность бренного бытия. И добавил уничижительно: «И это!» Сначала у Таты иссякли силы терпеть беду, затем — само терпение, а потом и беда пошла на убыль. Явилась весна с авитаминозом, половыми бурями и цветением садов. Затем первой жарой угостил июнь.
— Куда поедем отдыхать? — полюбопытствовал ИМ, — и когда?
Колдовство теряло силу в начале августа, поэтому Тата ответила:
— Давай в сентябре.
— Что за блажь? — удивился ИМ. — Зачем сидеть летом в городе?
— Пожалуйста…
Чары иссякали и ИМ уступил. Он по-прежнему, пылал страстью, как самовар, «топтал», как петух, не помышляя об изменениях. Они сами вошли в жизнь.
Тата с холодным любопытством прирожденного естествоиспытателя наблюдала за процессом. ИМ случайно встретил на выставке подругу своей бывшей возлюбленной.
— Как она? — спросил для проформы. Шел июль. Кроме Таты женщин на земле не существовало.
— Плохо! Очень плохо! Какая же ты скотина!
— Я?
— Ну, не я!
Выяснилось, что после его внезапного ухода возлюбленная сделала аборт, месяц лежала в больнице, осталась без работы и очень бедствует.
— Не может быть! — Мир, теплый и розовый, состоящий из Татиного тела и постоянного упоения, дал первую трещину.
— Козел! — резюмировала собеседница и ушла прочь. — Сволочь!
Вечером, как человек порядочный, ИМ рассказал Тате о встрече.
— Ты бы ее проведал, помог… — странное предложение для любящей женщины? Но июль-то перевалил за середину.
ИМ накупил всякой снеди и отправился по почти забытому адресу. Дверь открыла мать.
— Я ничего не знал, — сообщил ИМ вместо «здравствуйте».
— Зачем явился?
— Она…дома?
— Нет.
— Можно я подожду.
— Проходи.
За чаем события прошедшего года высветились нелицеприятными подробностями.
— …чуть не умерла. Отравиться пыталась. Не отходила от нее ни на шаг…
— А где сейчас?
— Работает.
— Так поздно?
— Трудно жить-то.
Хлопнула дверь.
— Мама, я картошку купила… Ты!
Он подошел, забрал из рук сумки, не зная, куда девать, посмотрел растерянно по сторонам.
— Уходи, — услышал? почувствовал? неуверенный шепот.
— Прости меня! — он за этим и явился. Извиниться, грех с души снять, помочь деньгами. Милое лицо утопало в следах печали. Глаза полнились болью. Он смотрел, как воду в пустыне пил. Глаза, губы — он их любил? Сердце защемило — любит! Волосы на подушке, руки на плечах, вкус поцелуя, как он мог обходиться без всего? Зачем?
