Так или иначе, расставаться с мебелью и статуэтками она не собиралась. О чем и заявила соседу, а потом и милому, когда через пару дней, изобразив внезапное озарение, он предложил:
— Если продать кое-что из этого барахла, можно начать свой бизнес.
— Это не барахло, а антиквариат, — поправила Тата.
— Какая разница?
— Нет.
— Что — нет?
— Все — нет!
— Тата, ну, послушай, — муж взялся за дело всерьез, — сейчас такое время, люди делают состояния, деньги валяются прямо на полу.
— Вот и поднимай.
— Мне нужен стартовый капитал. Что ж сидеть на богатстве, пахать на чужого дядю и зарабатывать копейки! Давай продадим мебель, фарфор. Я все верну, обещаю.
Жадность придавала речам мужа убедительность. Еще бы. Ведь суммы, о которых шла речь, поражали воображение нолями. Стеклянные барышни и кавалеры тянули на новый «мерс». За зеркало можно было год содержать собственную фирму.
Однако, удовлетворять мужние амбиции Тата не желала. Зарабатывала она прилично, браком не дорожила, а главное считала: «Хочется человеку машину и фирму? Бог в помощь. Пусть зарабатывает!»
Андрей предпочел более легкий путь.
Однажды Тата обнаружила пропажу. Исчезли фарфоровая рыжеволосая девчонка в пышной юбке с лохматой собачонкой в руках и блондинистый менестрель в окружении нарядных дам.
— Где? — спросила Тата. — Где статуэтки?
— Продал! — заорал муженек. — Черт возьми, мне позарез нужны деньги!
Нападение — лучшая форма защиты. Истина старая, как мир. И как война.
— Мне угрожали, у меня не было другого выхода, — оправдывался супружник. Слова воняли ложью.
Тата неожиданно поняла, что понимает, о чем думает муж и поморщилась. Мало того, что мысли сами по себе были отвратительны, процесс проникновения в чужое сознание доставлял мало удовольствия. Мысль — вещь интимная, как прокладка или тампон. Догадываться какова она — одно дело. Знать — другое. А уже чувствовать — бр-р-р! — третье.
— Не оправдывайся, — уронила горько. Сердце зашлось от печали. Умение читать мысли, объяснила когда-то бабушка, приходит не от хорошей жизни. Проницательность является наградой за принесенных в жертву коровок, за развенчанные и разменянные на обиды иллюзии. — Ладно, — добавила уже спокойнее и вышла из комнаты. — Словами делу не поможешь.
«Пронесло!» — возликовал Андрей. Он не надеялся на легкую победу и очень обрадовался смятению жены. Напрасно.
Тата предпочитала ставить над чужими «і» свои точки. Первым делом она выяснила, где сейчас статуэтки и целы ли деньги, которые получил муж. Затем сложила обстоятельства, таким образом, чтобы рыженькая и менестрель вернулись домой. И только после этого взялась за самое сладкое блюдо — месть.
Пока супруг радовался легкой победе и надеялся, что милая женушка рыдает в подушку, Тата достала ножницы, и порезала одежду мужа. Он был франт и перед свадьбой накупил всяческого брендового барахла.
Уничтожив последнюю пар носков, Тата отправилась принимать ванну и обдумывать вопрос: «Зачем я угробила на этого придурка целый год?» Действительно, зачем? Морально-этические качества милого-любимого оставляли желать лучшего и прежде. Порядочность вызывала сомнения априори. За каким, спрашивается, чертом, требовалось связываться с откровенным подлецом, изменником и вором? Чтобы убедиться в очевидном на собственной шкуре?
— А-а-а… — гулкий вопль наполнил квартиру.
Тата ухмыльнулась: «Сколько шума из-за пустяков». Она поднялась — негоже принимать бой, лежа, не та ситуация — запахнула халат и вышла.
— Ты что наделала, дура? — далее последовал поток нецензурной брани.
— Порезала твое тряпье!
— Зачем? В чем теперь ходить?
Два английских костюма, десяток рубашек, белье, свитера, туфли, ботинки, плащ, пальто, куртка превратились в груду лоскутов. Андрей замахнулся исковерканным серым ботинком. Глаза лезли из орбит…
— Я тебя убью, сука. Ты у меня сейчас получишь…
— Попробуй, — лезвие ножа, обычного, кухонного, но не менее опасного от того (большая часть бытовых убийств совершается данным предметом сервировки, а жены еще ворчат на мужей — поточи, да поточи) уткнулось буяну в грудь.
Тата приготовилась к разговору заблаговременно. Обычно она ножи в карманах не носила.
