Синтия прошлась по комнате, притрагиваясь к астролябии,[75] квадранту,[76] другим инструментам, словно они были частью Робина, и она хотела присоединить к ним частицу самой себя.
– Я хочу, чтобы ты дал мне что-нибудь, принадлежащее тебе, Робин, – попросила девушка. – Что-нибудь маленькое, помещающееся на ладони, чтобы я могла держать его в руке и призывать тебя.
Робин вынул из кошелька золотой соверен,[77] взял со стола ножницы и разрезал монету пополам. Поцеловав одну половину, он вручил ее Синтии, а другую положил назад в кошелек. Затем он повернулся к скамеечке для молитв, которая стояла у него в кабинете в Итоне. Над ней на двух гвоздях висело распятие из слоновой кости, по краям его подставки горели свечи.
– Оно принадлежало моему отцу, – сказал юноша.
Он снял распятие со стены и, опустившись перед девушкой на колени, передал его ей.
– В жизни и смерти я твой.
Взяв крест, Синтия прижала его к сердцу, гладя свободной рукой волосы коленопреклоненного юноши.
– Да пребудет с нами Бог, любовь моя, – сказала она.
Робин едва успел подняться на ноги, как большой колокол сторожки громко зазвонил. На лице юноши отразилось беспокойство. Редкие визитеры спускались с холма к молодому отшельнику в Эбботс-Гэп, а этот явно спешил. Теперь, когда его маленькому флоту, в который он вложил все свое состояние, осталось только дождаться ночного прилива, чтобы выйти в море, он в каждой неожиданности видел угрозу своим планам.
– Подожди здесь, Синтия! Я посмотрю, кто это.
Робин быстро вышел из комнаты, оставив Синтию с распятием в руке, пытавшуюся подавить надежду, вспыхнувшую в ее сердце, ибо она считала ее изменой.
Мистер Грегори из Лайма сидел у сторожки на лошади, чьи бока побелели от пота. Когда Робин подошел к нему, он вынул из сумки на поясе письмо со сломанными печатями.
– Оно пришло мне в Хилбери через три часа после вашего отъезда. Взгляните – на нем знак виселицы.
Он протянул письмо Робину, который увидел на нем изображенный черными чернилами знак П.
– Помните, я привлек ваше внимание к тому, как расставлены столы в большом зале дома сэра Роберта? В виде виселицы, мистер Обри. – Мистер Грегори из Лайма расхохотался, смех его показался Робину не слишком приятным.
Сердце юноши дрогнуло. Несомненно, суровые министры ее величества неодобрительно смотрели на частные экспедиции против Испании и называли их пиратством. Однако, их участников все же не вешали. Они получали прощение, отдавая ее величеству львиную долю добычи. А Робин еще даже не побывал ни в одном приключении. Перевернув письмо, он воспрянул духом. Оно было адресовано мистеру Грегори в Хилбери-Мелкум. Поэтому, если кого-либо и собирались повесить, так это мистера Грегори из Лайма, а учитывая его сегодняшний несвоевременный визит, постоянную назойливость и снисходительные манеры всезнайки, Робин рассматривал эту возможность без особого огорчения.
– Письмо адресовано вам, мистер Грегори.
– И на нем знак виселицы, – абсолютно безмятежно добавил Артур Грегори. – Не стану утверждать, что сэр Френсис Уолсингем отличается избытком остроумия. Иногда я вообще сомневаюсь, есть ли у него чувство юмора. Если и есть, то весьма своеобразное. – Он снова указал на знак на конверте. – Когда сэр Френсис обеспокоен и требует срочного исполнения дела, он изображает на конверте виселицу, так же как сэр Роберт расставил столы в большом зале. Если вы заглянете в письмо, мистер Обри, то увидите, что туда вложено послание к вам. И хотя я предпочитаю иноходь галопу, знак виселицы заставил меня поспешить к вам.
Робин открыл письмо. Внутри было другое, поменьше, с такой же печатью и надписью тем же почерком. Несколько секунд он колебался.
Мистер Грегори наблюдал за юношей с сухой улыбкой.
– Когда секретарь королевы пишет вам письмо, мистер Обри, лучше его прочитать.
«Ладно, – подумал Робин. – Однажды я уже смог противостоять Уолсингему и поступить по-своему, а я – хороший ученик!»
Он вскрыл и прочел письмо:
«Леди, которая дала тебе бант, приказывает безотлагательно прибыть к ней. Я буду ждать тебя вечером в Сидлинг-Корте. В твоем отплытии нет нужды».
