– Что вы, это просто дворец! – воскликнула Синтия. Они посмотрели друг на друга, и между ними сразу же возникло взаимопонимание.
– Но, увы, он пустой, – повторила Кейт несколько иным тоном. Синтия улыбнулась и густо покраснела.
– А мистер Робин? – спросила она заговорщическим шепотом.
– Он спит в комнате на другой стороне дома, окна которой выходят на море, – ответила Кейт, и лицо ее внезапно стало старым и утомленным. – А ему бы следовало спать здесь, глядя на честную землю. Море зовет людей к гибели – когда они во сне слышат его шум, то и днем не в состоянии слышать ничего другого.
Синтия спускалась вниз с холодом в сердце. Ступени отзывались под ее сапогами глухим звуком. Дом казался больным из-за его пустоты.
Робин поджидал ее в маленькой квадратной застекленной веранде с сине-золотым гербом Обри на верхнем стекле большого окна. Он сразу же подбежал к ней.
– Я слышал, как ты ходишь по комнатам.
– Мне понравился дом.
– Я так и знал! – удовлетворенно воскликнул Робин. – Хотя все же побаивался – а вдруг он тебе придется не по вкусу? Ну, пойдем обедать!
Окна столовой выходили на широкую и гладкую, как бархат, лужайку для игры в шары, ограниченную с одной стороны кирпичной стеной, а с другой – высокой и плотной живой изгородью. Кухарка изжарила жирную курицу и подала ее с салатом и зеленым горошком. Они запили ее кларетом, а на второе съели имбирный пряник, инжир и яблоки. После обеда Робин взял Синтию за руку.
– Пойдем! – сказал он и повел ее через холл вверх по лестнице в библиотеку, где два больших окна выходили на долину, быстро текущий ручей, утесы и желтый берег залива Уорбэрроу. Несколько секунд Синтия молча глядела в окно, вспоминая слова Кейт. Затем она сказала, присев на скамеечку у подоконника:
– Расскажи мне все, Робин.
Он просто и спокойно поведал ей об отце. Перед его возлюбленной живо предстал образ Джорджа Обри. Она слышала его веселый смех, видела его, склонившегося вместе с сыном над иностранными книгами, понимала тоску, охватившую его после смерти жены и побуждавшую время от времени пускаться в странствия, чтобы избавить сына от своего общества, ставшего мрачным и тягостным. «Мы уже не в том возрасте, чтобы притворяться, Робин. Я должен ехать», – говорил он и на следующий день уезжал.
– «Наставления» Катона в переводе Эразма! Маленькая безобидная книга в багаже! Она привела его к месяцам в темнице, пыткам на дыбе, шутовскому балахону и костру на Кемадеро!
Синтия видела, как краска схлынула с лица ее возлюбленного, как помрачнели его карие глаза и сурово сжался рот, и она содрогнулась. Но в следующий момент он был рядом с ней у окна, и голос его вновь стал мягким.
– Я не мог допустить, чтобы такое зло осталось безнаказанным, дорогая, не мог продолжать спокойно жить в построенном им доме, на возделанной им земле, скакать верхом по холмам, где мы скакали вместе… Смалодушничав однажды, я стал бы малодушным во всем и был бы достойным не тебя, а какой-нибудь шлюхи из лондонского борделя!
У Синтии сжалось сердце. Сад в Хилбери, душистый воздух, шепот деревьев при свете луны, восторг признания в любви – все это рассеялось, как паутинка глупой мечты. Но девушка не стала спорить и разубеждать Робина. Положив ладонь на его руку, она потребовала, чтобы он рассказал ей о своих планах.
– Что ты намерен делать, Робин? – мягко спросила Синтия, и юноша, поцеловав ее в губы, вновь обрел прежнюю энергию.
– То, о чем я мечтал с тех пор, как Ричард Браймер рассказал мне на берегу залива Уорбэрроу о том, что он видел на площади Сан-Бернардо. Смотри!
Открыв ящик большого бюро, он вынул оттуда несколько свитков пергамента, поднес их к окну и стал один за другим разворачивать на коленях.
– «Экспедиция», построена в Пуле, «Адмирал», пятьсот тонн, высокий корпус, сто восемь футов в киле и свыше тридцати в бимсе.[62] Кулеврины[63] и полукулеврины в качестве больших орудий, и дюжина скорострельных миньонов и фальконетов[64] на корме. Полностью готов с провиантом и боеприпасами на борту. Экипаж будет состоять из двухсот пятидесяти человек, все джентльмены-авантюристы посвящены в планы, и никто не возражает.
