— Этьен, ты слышишь меня?
Я очень тихо произнесла эти слова, изо всех сил представляя, что шепчу их ему на ухо — так, будто стою с ним совсем рядом. Прошло несколько секунд томительной тишины.
— Вивиен?!
Голос — а точнее, мысль — был удивленным и растерянным. Еще бы. Я и сама пребывала в примерно таком же состоянии.
— Вивиен, ты… ты уже умерла?…
Я вздрогнула. Господи, как же я об этом не подумала.
— Я жива, я в пещере, но не могу пошевелиться. Этьен, мне кажется, ты на верном пути.
— Что они сделали с тобой? — эти мысленные слова звенели тревогой, мукой сострадания. Как ни странно это звучит, на душе у меня потеплело, и будто даже твердая чернота пещеры отступила. Он смог мне ответить — значит, он будет бороться не один.
— Об этом потом. Слушай меня внимательно. Ты не сможешь их победить, если останешься собой.
— Что ты имеешь в виду?
— Слушай. Ты — Феникс, бессмертный, ты наделен магией, ты уже больше, гораздо больше, чем человек. Ты должен принять это, не умом, а душой, своей сутью. Понимаешь? И прямо сейчас. Тогда у нас появится шанс выбраться.
Наступила тишина, я больше не слышала его голоса — и это могло значить все, что угодно. Секунды потянулись еще медленней, хоть это и было невозможно. Не знаю, сколько прошло времени, здесь я его не ощущала, но в какой-то момент я не выдержала и неслышно крикнула:
— Этьен! Где ты?
И услышала глубокий, спокойный голос:
— Я уже иду, Вивиен. Я сейчас.
Не знаю, что меня поразило больше — то, с какой ошеломительной скоростью он справился со всеми препятствиями, или то, как спокоен он был. Хотелось думать, что в этом помог мой совет, но я понимала, что он мог послужить лишь маленьким толчком, а все остальное Этьен проделал сам. Никто не в состоянии заставить тебя думать так или иначе — это всегда твой собственный выбор.
Такое непривычное чувство — не ты спасаешь кого-то, но тебя спасают. Мне же, словно сказочной Рапунцель в высокой башне, оставалось лишь ждать. Я больше не решалась тревожить Этьена мысленными разговорами, боясь отвлечь его в самый страшный момент, и просто считала секунды, одну за другой.
И даже от этого мысленного общения я устала, едва ли не сильнее, чем от всех попыток шевельнуться, и больше всего на свете хотелось заснуть. Непозволительная роскошь для беспомощной пленницы. Интересно все же, как мы будем искать выход отсюда, и каким окажется путь. Или Этьен уже знает нужный алгоритм действий? Скорей бы… Словно задыхающийся ныряльщик, который, выжигая остатки кислорода в легких, уже поднимается к поверхности и чувствует все нарастающее нестерпимое желание глотнуть свежего воздуха, я едва могла переносить окружающую темноту и одиночество. Меня ужасно тянуло к свету и людям… и к Этьену.
— Я уже здесь, Вивиен. Давай, будем выбираться отсюда.
Это был его настоящий голос. Настоящий. И он сам был здесь. Тяжело дыша, он подхватил меня на руки, и на миг в этой темноте я смогла разглядеть его лицо. Я испуганно ахнула.
— Как думаешь, не зря мы решили выбраться сюда? Может, еще рано?
Он поддерживал меня за плечи и иногда заглядывал в глаза. Ему тоже крепко досталось, но он не обращал на это внимания — и, как я уже усвоила, не особенно любил, когда внимание обращала я.
— Ну, когда-то нужно было, — я осторожно прижалась к его щеке, — не весь же век в твоей берлоге сидеть.
Ожоги и царапины на его лице, так напугавшие меня, уже почти затянулись, но, наверное, от них останутся шрамы. Сегодня мы в первый раз решили выйти «в свет». И уж кому было торопить его, но только не мне. Договаривая фразу, я поймала себя на том, что исподтишка оглядываю зал.
— В отношении нас с тобой выражение «весь век» вообще звучит интересно, — мягко рассмеялся он, — Всего лишь неделя, — Устроившись поудобнее, он подозвал официанта.
Это было еще так непривычно — и мне, и ему. Все произошедшее сильно изменило нас обоих, и теперь нужно было привыкать ко всему новому, разбуженному этим потрясением. И ничуть не меньше его нового восприятия себя как Феникса каждый раз удивляло слово «мы», которое он произносил так непринужденно, но осторожно и мягко. Наверное, я слишком долго пробыла волком-одиночкой, и теперь странно было ощущать, как через броню пробивается тонкий росток вечного чувства, которое, если честно, мне было боязно носить в себе.
