Потрясенная, я никак не могла опомниться. Мне и в голову не приходило, что однажды я смогу увидеть такое собственными глазами — и в такой невероятной ситуации. Не в горном ущелье, где выходит из берегов река и начинается сход сели, не в горящем от торфяных пожаров лесу, нет — на простой кухне обычного дома, принадлежащего семье из двух человек. Треснувшей пополам семье — и все же.
Те же тонкие струи серого тяжелого дыма, но приобретшие ужасающую массу, атаковали меня на озере Леман. Это с ними я боролась всю свою жизнь, ради их уничтожения умирала столько раз. Мысли разбились на множество осколков, и каждый больно ранил.
Я почувствовала, как все вокруг снова накрывает тяжелая, неестественная темнота — и мне захотелось кричать. Кричать, пока не исчезнет голос, пока не истаю я сама. Я не выдержу следующего, я не могу и не хочу, не хочу, слышите?
Некому было выслушать меня, неоткуда было прийти ответу. Несколько тоскливых и тянущих, как боль, мгновений темноты — и снова свет. У тех, кто подготовил для меня этот утомительный «парад-алле», явно все в порядке было с фантазией — на сей раз я оказалась в лесу. В темном хвойном лесу с редкими лучиками солнца, едва просачивающимися через густые лапы елей. Почти сразу меня оглушил громкий хохот, и я почувствовала, что двигаюсь на звук. Что ж, хоть кому-то здесь весело. Неужели мои похитители для разнообразия решили показать мне вечеринку, а не предательства и смерть? Навряд ли. Однако едва я оказалась на той самой поляне, откуда доносился смех, стало понятно, что радоваться и нечему.
На утоптанной траве, в опасной близости к древней, высокой и кряжистой сосне, горел костер. Повсюду были разбросаны бутылки из-под пива и водки, пустые сигаретные пачки и куски упаковочной бумаги.
— Гер-рхард, и-ой, что ты там коп-паешься, — едва справляясь со словами, выговорил один из отдыхающих, — В лесу веток не м-можешь найти, эт-то только у тебя получится.
— Иди ты, — не слишком радостно ответил тот, — вон Петера попроси, или оторви уже свою собственную задницу.
— Да Петер занят, — хихикнул парень, глядя, как Петер проворно забирается под футболку симпатичной блондинке, а та в ответ улыбается ему страстной и коварной, как ей казалось в пьяном угаре, улыбкой. Мне было противно до тошноты. Какого черта я должна смотреть на все это? Если б могла, я бы сплюнула.
Из лесу, наконец, вышел Герхард, которого откомандировали за хворостом для костра. В руках он нес несколько веток, которые, судя по всему, отломал прямо с деревьев. Неловко прижимая к себе ветки — ведь он столько трудился, чтобы добыть их! — он нетвердыми шагами приближался к костру.
— А-а-а-х ты, чтоб тебя, — , зацепившись за собственные шнурки, Герхард растянулся-таки на земле и рассыпал свою драгоценную ношу. Я мысленно ахнула — ветки упали как раз между костром и высоким деревом. Они заискрили, задымились — теперь уж ясно, парень отломал их, не утруждая себя поиском настоящего хвороста — но через секунду по ним все же побежало пламя.
— Марк, собирай шмотьё и беги!
Это все, что они могли — бежать.
Во мне закипала злость. Не иначе, такова природа людей — бежать от ответа за свои поступки. Бежать от себя, от всех, от загубленного небрежением огромного древнего леса. Мы разъезжаемся подальше от загрязненных рек и полей, где закопаны радиоактивные отходы человеческих экспериментов. Я не знаю, кем больше я ощущала себя сейчас, человеком или вечной сущностью, надстройкой над этой неразумной ойкуменой — но чувство стыда, отвращения и брезгливости не становилось меньше.
Черный дым уже валил клубами, огонь забрался высоко к макушкам вековых деревьев, которые стонали и покачивались от этой рукотворной стихии, будто стремясь вырваться из ловушки. Веселой компании здесь давно не было, они успели убраться из горящего леса, сгоняя хмель страхом, и теперь со всех ног бежали к городу. И мне было все же чуточку легче от этого — хоть и крутилась назойливой осой мысль о том, что лучше б им остаться здесь. Остаться, посмотреть и почувствовать, каково это — гореть заживо.
Я смотрела на бушующее пламя, снова жалея о том, что остаюсь лишь немым бестелесным наблюдателем. По стволам сосен стекала смола — не то кровь, не то слезы гибнущих деревьев. Моя душа плакала вместе с ними.
