Из тех, чей я гроб своими руками нёс — это Котя Швейк (хотя, он, не скажу где, стакан хорошей водяры на кухне хватанул — и всё, мотор сорвался… Отвык).
У Ваньки Воропаева полфлэта народа на ул. Есенина сгинуло, да и сам он, после того, как жильё отобрали, никому на глаза уж четыре года не попадался.
Юрай Резников, художник с Лютерани и страстный любитель «Настойки боярышника», после чего мы все окрестности вокруг аптек, усеянные вместо асфальта наглухо утрамбованными в грунт пробками от него и «Адаптовита» (с изумительно лимонным привкусом, по словам, кажется, также покойного Ёза Ишмуратова) прозывали не иначе, чем «Боярский Двор».
Серёга Б
егемот Питерский, Олежка Гурьев и мой старый, и надеюсь, хороший для него друг, Олежка Маршал — он хоть не от синего ушел, машина у «Выборгской» сбила….
Продолжать?
Я тут могу такой мартиролог выстроить…
Я уже старый, и давно пердун, но так заё……ет своих хоронить, и перспектива состариться в одиночку. Радует одно — не доживу, явно!
+++
Котю Швейка мы в жерло крематория с Питом Самоделкиным и прочими опускали. Кропаль ему с собой в дорогу положили, чтоб дышалось легче. Пупкин, Арсен и наш афроамериканистообразной расцветки Бангиз Счастливый (Бэм), на поминках едва концерт не закатили. В общем, проводили как музыканта, достойно…..
«Нет постоянного на свете» —
Всё не идет из головы.
Когда друзей вчерашних дети
К нам обращаются на «Вы».
Увы и ах! Всё лишь мгновенно.
В Пустое плыть наверняка,
В руках держать попеременно
Игрушки, женщину, стакан.
Уходит, не успев начаться,
И привыкаешь жить во снах,
И чаще, чем в дверях, прощаться
С друзьями на похоронах.
Нет ничего противней Смерти,
Когда в один из дивных дней
Она придет — вы ей не верьте,
Не разговаривайте с ней!
Пускай морщины роют кожу.
Пускай в другом былая стать.
Пускай заходит чуть попозже,
Когда нас дома не застать…
+++
Почти на моих руках умерла моя любимая, сумасшедшая Янка Ишмуратова: и там было не с «Ханки на Джеф, с Джефа на ханку», а, гораздо хуже! Слава Богу, просто тихо умерла в своём кресле на Посадской: оторвался последний сердечный клапан…
+++
Ем я рассольник за стольник,
Кефира не пью — пронесёт.
А рядом стоит алкоголик
И грустно объедки пасёт.
Судьбою нещадно избитый,
Небритый, в несвежем белье,
Он смотрит, как я, с аппетитом,
Съедаю салат «Оливье».
И чуется злоба во взгляде
Из тех, что копилась давно,
Когда я шашлык, в маринаде,
Сухим, запиваю, вином.
Но нет у меня раздраженья,
На уровень жизни иной.
Ведь это — моё отраженье
В витрине, что рядом со мной.
+++
Юрай (Юрка Резников).
Умер Юрай… Жил на Большом проспекте П. С, на последнем этаже недалеко от Петровского стадиона, и по этой причине жутко ненавидел «Зенит», точнее, его фанатов. Его фраза:
— Рыжов! Это ж как нужно искать сортир, чтобы примчаться в мою парадную под самую крышу, и обоссать именно МОЮ дверь!
+++
Олежке Гурьеву, не так давно ушедшему…
Это был один из первых Людей, с кем я познакомился на Сайге. Мягкий, беззлобный, ранимо–беззащитный человечек, в своём вечном синем берете и мятом плаще, не доходящем ему до колен. Он постоянно писал стихи и безумно стеснялся их кому–либо показывать. Не обладая громким голосом и напором, на тусовках он тихо присаживался куда–нибудь в уголок и сам себе читал их как мантры, уже не надеясь быть услышанным.
Есть женщины, что смотрят мимо
Начертанного на песке.
Я рядом, я невдалеке,
Я вместе с вами, но незримый,
Как прошлого пейзажа часть,
Деталь простого механизма.
У хари моей нет харизмы,
Но есть желанье кирпича.
А сердце пошло так стучит,
И в пальцах догорает «Прима»,
И женщины проходят мимо,
Неся с собою кирпичи.
