- Да у него, конечно, нет денег на платное, - махнул рукой профессор справа. - Черт! - и он стал рвать на себе волосы.
Тут я решил вмешаться.
- У меня у самого, конечно, нет денег, - осторожно начал я. - Однако директор завода, на котором держится весь наш город Каменный угол, часто соглашается заплатить за обучение детей работников его предприятия, чтобы потом получить высококлассных специалистов...
- Звоните вашему директору! - рявкнули профессора. - Живо!
Всей кодлой мы полетели в деканат, где стоял телефон; Герман и Пармен извлекли из Интернета телефон приемной директора Каменноугольского завода. На роль посредника была выбрана Александра Александровна как самая опытная из присутствующих дам.
- Але, - сказала она нежным басом. - Позовите, пожалуйста, Алексея Петровича. - На заседании? Из Петербурга беспокоят.
Александра Александровна облизнула губы и выждала. Мы сгрудились около телефона; девицы прильнули ко мне, как волны к берегу. Наконец, Александра Александровна заговорила.
- Алексей Петрович, - сказала она. - Вы славитесь на всю Россию тем, что обучаете студентов за счет завода. Других таких примеров... Всего тридцать шесть тысяч в семестр, зато потом... Егор! Егор Крохин! Да! Давайте! Переводите! Спасибо вам огромное, Алексей Петрович...
Александра Александровна положила трубку.
- Молодец ваш директор завода, - рассмеялась она. - Только я разлилась - он как грянет: "Сколько?" Эх, надо было больше просить.
- Да, - отметил я. - Что ж это вы!
12
Вскоре вернулись с юга дядя и тетя. Они страшно удивлялись, что я сдал экзамены, а еще им очень не понравилось, что в квартире постоянно толчется куча народу: народ приходил держать мне ложку и все прочее.
- Приехал, был скромный мальчик, - охала тетя и пудрила загорелую шею. - А теперь стал такой вульгарный, навел каких-то девиц. Ой, а в твоем институте хоть на инженера-то тебя научат?
Бабушка, которая, пока дяди и тети не было, жестоко меня тиранила, когда они приехали, превратилась в верного союзника. Ей стало возможно доверить любой секрет, - она только молчала и кокетливо стряхивала крошки с подола.
- Совсем ты как прадед твой, - признавалась она в минуты откровенности. - Весь в него!
Лето сворачивалось в трубочку; ночи стали синими, но по-прежнему солнце жарило; кругом звенела стройка. Строительные леса стояли, окропленные жирными застывшими каплями цемента; пробки по всем дорогам и ярко-розовое солнце в малиновом ободке. Плыл торфяной дым над железными крышами, а в нем просветом виднелся красный серп. В одну такую ночь приснился мне сон: будто бы началась война, и мне обязательно надо на нее идти, хоть я и отмазанный от армии, а все равно надо. И как будто стоим мы на вокзале - солнышко светит, а я прощаюсь с девчонками, с Катей и Варькой, и мне надо обеим сказать, что "они у меня единственные", а как это сделать, чтобы не соврать, неизвестно. А самое обидное, что девчонки прекрасно понимают, как мне трудно, но помочь ничем не хотят - в жизни они бы мне помогли, они отзывчивые, - а там, во сне, только смотрели укоризненно и плакали без звука, а меня уже торопили туда, в дым и гром - война шла уже близко.
А поезд ехал все быстрее и быстрее, и все оставалось там, в мире, а я уезжал на войну, и мне там, во сне, было совсем-совсем не страшно.
