последних и презреннейших из всех, кого слишком живое, но предвзятое воображение
ошибочно рисует в виде племени злодеев я разбойников. Злодеи, пьяницы и разбойники есть и
меж ними, как, впрочем, везде, но это совсем не характерно для них».
Винсент отлично сознает этот свой долг перед «оклеветанным классом» (Энгельс).
Жизнь ткачей и некоторых других представителей простого народа стала одной из главных тем
творчества художника, но к шахтерам ему так и не удалось вернуться. Однако показательно, что
он всю жизнь помнил о них и еще за несколько месяцев до смерти писал Тео: «…один человек,
намного превосходящий меня, – я имею в виду Менье – написал боринажских откатчиц, и
смену, идущую на шахту, и заводы с красными крышами и черными трубами на фоне серого
неба, словом, все то, что мечтал сделать я, чувствуя, что это никем еще не сделано, хотя давно
должно быть написано. Тем не менее и после него художники могут почерпнуть там еще
бесчисленное множество сюжетов».
Шахтеры не стали объектом его искусства в период творческой зрелости, но они стали
предметом его долгих глубоких раздумий над законами развития современного ему общества. В
кругу шахтеров сформировались важные стороны мировоззрения художника – он обрел там
реалистический взгляд на жизнь: «…в суровых испытаниях нищеты учишься смотреть на вещи
совсем иными глазами». В ином свете предстало теперь перед ним «царство божие на земле».
«Думаю, что не преувеличиваю, рассматривая повсеместные забастовки и т. д. как очень
серьезный симптом. Грядущим поколениям эти забастовки покажутся, конечно, далеко не
бесполезными, потому что тогда дело будет уже выиграно. Однако сейчас для каждого, кто
должен зарабатывать свой хлеб, стачка – вещь очень трудная, тем более что – как легко
предвидеть, – положение с каждым годом будет становиться все хуже. Коллизия – рабочий
против буржуа сегодня не менее оправдана, чем сто лет тому назад коллизия – третье сословие
против двух остальных». Так, наблюдая жизнь высокоразвитой промышленной Бельгии, Ван
Гог приходит к пониманию необходимости и оправданности классовой борьбы и революции.
По-иному он смотрит теперь и на голландскую действительность. Художник и здесь
открывает жесточайшую эксплуатацию трудящихся. Но Ван Гог отлично видит и понимает
неспособность брабантских ткачей-надомников, разрозненных самим характером производства,
к объединению и коллективным действиям: «Здесь царит совсем другое настроение, чем у
углекопов, среди которых я жил в год забастовок и катастроф в шахтах… здесь все молчат – я
буквально нигде не слышал ничего напоминающего бунтарские речи».
Может быть, именно эти размышления над организованностью и силой шахтеров и
разрозненностью и бессилием ткачей заронили в сознание Ван Гога идею об объединении
художников, идею, которой он будет верен всю свою жизнь. На социально-политический
характер происхождения этой идеи указывает, например, то место его переписки, где он
призывает художников-единомышленников объединиться и объявить «Крестьянскую войну»
противникам «идей Милле».
Война идей так же оправдана, как классовая борьба, следствием которой она является.
Винсент окончательно понял это, объясняя брату, что возникшие между ними разногласия
«связаны с общими течениями в обществе, а отнюдь не с личными обидами». «Ни ты, ни я не
занимаемся политикой. Но мы живем в мире, в обществе, где людям поневоле приходится
группироваться… Человек, как индивидуум, представляет собой часть человечества, а
человечество делится на партии». Таким образом, взгляды человека выражают интересы той
«партии», к какой он принадлежит, то есть партийны, сказали бы мы сейчас.
К какой же группе общества, к какой «партии» относит Винсент себя? Уже в 1882 г. он
признает, что его ничто не связывает со своим классом: «…мне предстоит самому покинуть свой
круг, который и без того давно уже изгнал меня» и затем, еще более определенно: «Я труженик,
и мое место среди рабочих людей…» И в самом деле, работа до изнурения и нищенское
существование, которое он вел всю жизнь, дают ему право на это заявление. Можно верить
Винсенту и тогда, когда он пишет, что в революции 1848 г. он, как «революционер и
