мне опять поскорее, на этот раз и о делах житейских.
1 Хлеб – основа жизни (англ.).
49 Париж, 13 декабря 1875
Ты, как и я, уже открыл Гейне и Уланда; но будь осторожен, мой мальчик, стихи – это
довольно опасная штука: иллюзия не длится долго, не предавайся же ей…
Позднее книги Гейне и Уланда, несомненно, опять попадутся тебе под руку, и тогда ты
перечтешь их с другим чувством и со спокойной душой.
50 Париж, 10 января 1876
Я еще не писал тебе с тех пор, как мы с тобой виделись: тут за это время произошло
нечто такое, что не было для меня полной неожиданностью.
Встретившись снова с господином Буссо, я спросил у него, находит ли он желательным,
чтобы я и в новом году оставался на службе у фирмы и нет ли у него каких-либо серьезных
возражений против этого. Последний мой вопрос оказался не праздным. Буссо буквально
поймал меня на слове и объявил, что первого апреля я могу поблагодарить хозяев за все, чему
научился на службе у них, и убираться.
Когда яблоко поспело, его срывает с ветки даже легкое дуновение ветра; так же
получилось и тут: я действительно делал много такого, что, в известном смысле, было
неправильно, и мало что могу возразить по этому поводу. Так вот, мой мальчик, мне пока еще
неясно, с чего теперь начинать; не будем, однако, терять надежду и мужество. Будь добр, дай
прочесть это письмо господину Терстеху – ему следует обо всем знать; но, я думаю, будет
лучше, если ты в данный момент не станешь говорить об этом ни с кем другим и сделаешь вид,
будто ничего не случилось.
55 Париж, 19 февраля 1876
На днях я прочел чудесную книгу Элиот, три рассказа: «Сцены из клерикальной жизни».
Особенно взволновал меня последний рассказ – «Раскаяние Дженет». Это история
городского священника, который жил среди обитателей трущоб. Его кабинет выходил на
огороды, усеянные кочнами капусты, на красные крыши и дымные трубы убогих домов. На
обед он обычно ел плохо сваренную баранину и водянистый картофель. Умер он, когда ему еще
не было тридцати четырех лет, и во время его продолжительной болезни за ним ухаживала одна
женщина, которая до этого пьянствовала, но под влиянием его наставлений и, опираясь на него,
переборола себя и обрела душевный покой.
Над его гробом была прочитана глава из писания, где говорится: «Я есмь воскресение и
жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет».
58 Париж, 28 марта 1876
Еще несколько слов, вероятно, последних, которые я пишу тебе здесь, в Париже. В
пятницу вечером я, по-видимому, уеду отсюда, чтобы в субботу утром, и то же время как на
рождество, быть дома. Вчера я видел штук шесть картин Мишеля. Как мне хотелось, чтобы ты
был при этом! На картинах – песчаные дороги, сходящиеся к мельнице; человек, идущий
домой через пустошь или пески; надо всем серое небо; все просто и красиво. Мне кажется, что
ученики в Эммаусе видели природу так, как видел Мишель: я всегда думаю о них, когда смотрю
на его картины.
Видел я также картину Жюля Дюпре, очень большую.
Все охватываемое взором пространство – черная болотная почва. На заднем плане –
речка, на переднем – пруд, возле него три лошади. И в речке, и в пруде отражается гряда
белых и серых облаков, за которые зашло солнце; горизонт серо-красный и пурпурный, небо
нежно-голубое.
Картины эти я видел у Дюран-Рюэля; * там, по франку за штуку, можно купить дюжины
две гравюр с картин Милле, столько же с Мишеля и целую кучу с полотен Дюпре, Коро и
других художников; это чертовски соблазнительно. Перед Милле я не устоял и купил три
последние гравюры с «Вечерней молитвы»; при случае мой брат, разумеется, получит одну из
них.
59 Эттен, 4 апреля 1876
Утром, перед отъездом из Парижа, я получил письмо от одного учителя из Рамсгейта,
который предлагает мне поехать туда на месяц (без жалованья); по истечении этого срока он
посмотрит, можно ли меня использовать. Можешь себе представить, как я доволен, что нашел
хоть что-то. Стол и квартира у меня, во всяком случае, будут бесплатные. Вчера я был с отцом в
Брюсселе; мы застали дядю Хейна в очень печальном состоянии.
В поезде мы с отцом еще долго говорили о картинах, в частности, о картинах
Рембрандта в Лувре, особенно о портрете бургомистра Сикса, а еще больше о Мишеле. Нельзя
