Старики и женщины, собравшись вокруг толкавших машину, тоже кричали:
— Ну, ну, давай! Все разом!..
— Хооп!
— Давай, мусульмане!
— Поднажмем, единоверцы!
Однако раздавались и такие суждения:
— Сейчас бы эту машину в Америку, как ветер понеслась бы!
— Как бы ни была совершенна машина, лишь только привезут ее к нам — не работает. Не работает, братцы… Привезли электрический поезд. Сколько разговоров было об этом! Ну и что ты скажешь — не пошел.
— Однажды купили в Германии корабль. Корабль шел со скоростью не то 40, не то 60 миль в час… До наших берегов корабль летел, как ветер. Но стоило ему приблизиться к нашим берегам — остановился, как упрямый ишак, неподвижно, задрав нос кверху. И сколько ни бились, не пошел. Ни немецкий капитан, ни наши не могли привести его в движение. Повернули корабль носом в противоположную сторону, и — бог ты мой! — понесся, словно ветер. Повернули его в нашу сторону — опять остановился.
— Давай, ребята, еще немного поднатужимся!
— Все разом, хооп!
— Выходит, эфенди мой, не смогли заставить двигаться корабль в наших водах?
— Все оттого, что не осталось старых капитанов. Где они, эти морские волки?.. Они-то смогли бы заставить сдвинуться с места не только корабль, сделанный неверными, но и Принцевы острова.
— Рассказывают такой случай. Один из наших опытных капитанов говорил: «Дайте мне парус, и я вам сдвину остров Крит». Но такого паруса не сумели сделать. А говорят, что если бы сделали, то капитан Дерия-паша сдвинул бы острова и создал бы флот из островов. И корабли были бы не нужны.
— А ну, соотечественники! Еще разок!
— Давай, братцы, хооп!
— Эх, голубчик, те времена прошли. Это было в старину. Да, были времена… Говорят были у нас отряды музыкантов. Когда ударяли янычарские барабанщики в большой барабан, земля дрожала. Все трепетало… Вот и сейчас привести бы янычара-барабанщика с большим барабаном. Пусть бы он хорошенько ударил колотушкой по тому барабану. Посмотрели бы тогда, устоит ли эта «скорая помощь» на месте? Один удар, и, ей-богу, полетит, как реактивный самолет!
— Этого я не знаю, но вот немецкий пароход не могли привести в движение. Даже сам Барбарос[3], да будет над ним благословение Аллаха, не смог бы заставить его сдвинуться с места.
— Давай единоверцы!
Шофер покрикивал:
— Еще одно усилие, и пойдет, проклятая!
— Хорошо, но почему пароходы, автобусы, поезда, которые привозят к нам из других мест, не двигаются?
— От климата, братец, от климата… В каждой стране свой климат. Эти машины приспособлены для климата других стран. Наш климат им не подходит.
— Ну не стыдно ли так говорить?.. Разве есть где-нибудь климат лучше нашего?
— Да я не об этом климате говорю. Вот если бы у нас были свои предприятия, то мы бы делали машины для своего климата. Иначе все не то.
— Еще немного!
— Держись!
Крики земляков воодушевили и меня, так что я того и гляди начал бы вместе с ними толкать машину, забыв, что я умер. Вот вам оборотная сторона смерти. Раз уж ты умер, то если и хочешь, все равно не можешь помочь живым. Но еще хуже то, что ты не можешь даже стоять в стороне и кричать: «Хооп!»
И вот, любимый братец Слепень, в тот момент, когда мы все, живые и мертвые, воодушевлялись до предела, неожиданно сзади подлетела чья-то частная машина и врезалась в нашу «скорую помощь». Мотор захрипел, и наша машина двинулась вперед, как бульдог-сторож на жулика, залезшего в сад. Ну как тут не сказать: «Слава Аллаху!» Машина наша пошла, и не то что пошла — полетела. Шофер был прав. Разве он не говорил: «Одно усилие, и тотчас пойдет». И вот мы летим. Шофера охватил страх, и он сказал сидящему рядом:
— Чересчур уж шибко толкнули. Теперь эта машина не остановится.
— А ты затормози!
Я был внутри машины и не мог всего видеть, но мне помнится, что мы несколько раз проезжали мимо ворот больницы «скорой помощи», а шофер все никак не мог остановить машину. Он обратился к сидящему рядом, вероятно, своему помощнику:
— Парень, ты чем машину заправил, бензином или машинным маслом?
Помощник промолчал.
Мы долго кружили по улицам Стамбула. Слава Аллаху, что не произошло несчастного случая, так как шофер все-таки ловко управлял рулем. Для меня-то это было все равно, но я говорю о еще здравствующем злосчастном шофере и его помощнике.
