Пытаясь ответить на этот вопрос, я разработал один сценарий, который кто-то может назвать фантазией: это мир, рассматриваемый преимущественно с той позиции, для которой тысячелетия есть не более чем времена года. К этому видению меня привели годы раздумий на эти темы. Давайте представим себе ненадолго, что мы находимся вне приливов и отливов скоплений генов, то есть истории биологической, и что нам видны тесно переплетающиеся последствия изменений в питании и климате, которые, конечно же, были чересчур медленными для того, чтобы наши предки их ощутили. Этот разворачивающийся сценарий включает в себя взаимосвязанные и усиливающие друг друга эффекты псилоцибина на трех разных уровнях. Уникальный по своим свойствам псилоцибин является, я уверен, единственным веществом, которое могло бы создать этот сценарий.
На первом – слабом – уровне использования имеет место эффект, отмеченный Фишером: малое количество псилоцибина, потребляемого без всякого осознания его психоактивности в общем акте проверки на съедобность и, может быть, потребляемого затем намеренно, дает заметное усиление остроты зрения, особенно в видении граней, краев. Поскольку острота зрения у охотников-собирателей находится в большом почете, открытие эквивалента “химического бинокля” не могло не повлиять на успех в охоте и собирательстве у тех индивидов, которые воспользовались этим преимуществом. Партнерские группы, в которых были индивиды с улучшившимся зрением, имели больший успех в обеспечении своего потомства пищей. Вследствие увеличения количества пищи, потомство таких групп имело больше возможностей достигнуть возраста половой зрелости. В подобной ситуации естественным следствием было бы вырождение (или ухудшение здоровья) групп, не потребляющих псилоцибин.
Поскольку псилоцибин является стимулятором центральной нервной системы, то в несколько больших дозах он имеет тенденцию вызывать беспокойство и сексуальное возбуждение. Таким образом, на этом – втором – уровне использования, вследствие возрастания случаев копуляции, псилоцибиновые грибы благоприятствовали размножению. Тенденция к регулированию и планированию половой активности внутри группы путем ее привязки к лунному циклу наличия грибов, могла быть первым важным шагом на пути к ритуалу и религии. На третьем же – и высшем – уровне использования на переднем плане сознания племени определенно были религиозные интересы, хотя бы просто из-за силы и необычности самого переживания.
В таком случае этот третий уровень – уровень вполне раскрывшегося шаманского экстаза. Опьянение псилоцибином – это восторг, ширь и глубину которого невозможно описать обычными словами. Это нечто “совершенно Иное” и для нас не менее таинственное, чем для наших предков. Свойство шаманского экстаза растворять все границы предрасполагает использующие галлюциноген группы племен к укреплению общности и к групповой половой активности, что обеспечивало смешение генов, повышение рождаемости и чувство коллективной ответственности за потомство. В каких бы дозах ни использовался гриб, он обладал волшебным свойством даровать адаптационные преимущества употребляющим его архаичным группам и отдельным людям. Усиление остроты зрения, половой возбуждаемости, а также доступ к трансцендентному Иному, все это приводило к успеху в добывании пищи, к половой доблести и выносливости, к многочисленному потомству и к доступу в сферы сверхъестественной силы. Всеми этими преимуществами можно легко управлять, манипулируя дозами и частотой приема. В четвертой главе будет подробно рассмотрено замечательное свойство псилоцибина стимулировать способность мозга к созданию языка. Влияние это столь необычайно, что псилоцибин можно считать катализатором развития человеческого языка.
РАЗМЕЖЕВАНИЕ С ЛАМАРКОМ
Эти идеи неизбежно вызывают возражения, и с этим приходится считаться. Такая версия происхождения человека может показаться созвучной ламаркизму, согласно которому характеристики, приобретенные организмом в течение жизни, могут перейти к его потомству. Классический пример – заявление, будто у жирафов шея длинная, потому что они вытягивают шею, чтобы достать до высоких веток. Это прямолинейная и скорее характерная для обыкновенного здравого смысла идея предается полной анафеме неодарвинистами, которые держатся за свою теорию эволюции человека. Их позиция состоит в том, что мутации совершенно случайны, и только после того, как мутации эти становятся характерными чертами организма, естественный отбор бездумно и бесстрастно вершит свою функцию сохранения тех индивидов, которым было даровано преимущество в адаптации.
