Император слушал спокойно, не выдавая ни единым мускулом бронзового лица насколько его задели слова Сюркуфа. Но вот его тонкие губы скривились в тихой улыбке, и он проникновенно, хоть и с некоторой иронией в голосе, сказал:
— Сюркуф, ваша родина — суровая Бретань, и вы истинный ее сын: резкий, открытый, отважный, верный и при этом немножко неучтивый и даже бесцеремонный. Но гражданину полковнику Бонапарту вы именно таким и нравитесь, и он желает теперь поболтать с вами полчасика. Следуйте за мной!
Он прошел вперед, и капитан проследовал за ним в другой кабинет.
Истек уже добрый час, и дядюшка Кардитон каждую минуту поглядывал на дверь, боясь пропустить появление капитана. И чем дольше тянулось ожидание, тем с большей гордостью светилось лицо хозяина: какая высокая честь его гостинице! Ни чьему другому, а его, дядюшки Кардитона, гостю дозволено столь долго занимать драгоценное время самого императора!
Наконец, Сюркуф вернулся. Лицо у него было озабоченное, он дружески кивнул дядюшке Кардитону и, не говоря ни слова, поднялся в свой номер. И сразу же в дверь к нему постучали Эрвийяр и Хольмерс. Обоим не терпелось узнать о результатах аудиенции.
— Ты так долго был у императора? — спросил лейтенант.
— Разумеется, господин капитан!
— Что? Как? Какого капитана ты имеешь в виду?
— Капитана второго ранга и командира фрегата Берта Эрвийяра, которого я поздравляю сердечно с этим знаменательным событием!
Эрвийяр никак не мог взять в толк, что произошло, пока Сюркуф не рассказал со всеми подробностями о его производстве в офицеры, а когда, наконец, понял, то повел себя совсем не так, как предполагал капитан.
— Ты тоже вступаешь в военный флот? — осведомился Эрвийяр.
— Нет, я возвращаюсь в Индию.
— Тогда я иду с тобой. Не нужен мне их фрегат!
— Все уже решено. Император высочайше соизволил собственноручно выплатить мне наши призовые деньги! Посмотри, сколько их!
Наполеон и в самом деле расплатился с ними по-императорски. А когда Сюркуф рассказал, что и судебное дело уже, можно считать, решено в их пользу, радость Эрвийяра удвоилась. Ликовал от души и Хольмерс.
— Твои дела тоже обстоят не худо, парусный мастер, — протянул ему руку Сюркуф. — Ты сможешь вернуться домой, император намерен поддержать твое ходатайство.
Немец прослезился от радости. Глубоко растрогались и остальные.
— Сегодня мне пришлось выдержать сражение между честолюбием и верностью, — признался Сюркуф. — Император не пойдет в Англию. Я полагаю, что он перенацелит свои планы на Австрию и Россию. Мне предложили командовать эскадрой в Средиземном море, но я отказался, потому что признаю врагом Франции только Англию и не буду сражаться против других держав.
— Наверное, он разгневался на тебя? — спросил Эрвийяр.
— Нет, напротив, попрощался со мной весьма милостиво. Наполеон — это блестящий ум, колоссальная одаренность, военный гений, но он погибнет, потому что путь для достижения своей цели выбрал неверный.
На другой день дядюшка Кардитон снова едва успевал переводить дыхание от так распиравшей его гордости: подъехало несколько экипажей, из которых вышли господа в роскошных, блестящих мундирах. Они велели проводить их к Сюркуфу, а полчаса спустя дядюшка Кардитон, захлебываясь от восторга, рассказывал всем своим гостям о том, что капитану Сюркуфу вручили от имени императора крест Почетного Легиона и сверкающую драгоценными камнями шпагу. Какая честь, какая высокая честь! И такой человек живет не где-нибудь, а в его, дядюшки Кардитона, гостинице! Конечно, в Париже множество куда больших, великолепных отелей, но разве может похвастаться хозяин хоть одного из них, что его гостя наградили высшим орденом империи и почетным оружием!
Неделю спустя Сюркуф прибыл в Брест. Ему удалось провести англичан и выйти в море на “Соколе”.
Берт Эрвийяр провожал его только до Бреста. Он уступил самоотверженным настояниям своего прежнего капитана и принял командование фрегатом.
Парусный мастер Хольмерс оставался еще некоторое время в Париже у дядюшки Кардитона, пока не получил разрешения вернуться на родину. Сюркуф позаботился и о дальнейшем его безбедном житье.
