Одним словом, за год оккупации Центральными державами Царства Польского, с которой Пилсудский в начале войны связывал все свои надежды на решение вопроса о будущем этой провинции, он так и не смог склонить австрийцев к реальным шагам в решении вопроса о судьбе Царства Польского. Позже, на съезде легионеров в 1922 году, он сам признал, что считает время с августа 1915-го по июль 1916 года потерянным[135]. Дальнейшая ориентация на Австро-Венгрию, особенно если учесть, что «двуединая монархия» все больше превращалась в младшего партнера Германии, теряла политический смысл.
Правда, оставалась пусть и слабая, но надежда на Германию. Берлин явно подавал сигналы, что не желает в будущем объединения Царства Польского с Австро-Венгрией, в том числе и потому, что боялся трансформации монархии Габсбургов в еще одну славянскую державу. Его больше устраивало превращение русской Польши в буфер между Германией и Россией. Поэтому немцы склонялись к созданию на территории Царства Польского формально самостоятельного, а фактически полностью зависимого от Центральных держав польского государства. А это значило, что Вильгельм II мог пойти в польском вопросе дальше того предела, о котором мечтал Пилсудский, вступая в союз с Веной.
Будущий маршал сумел, как ему казалось, понять намерения немцев. Так, в письме Яворскому от 22 июля 1916 года он признавался, что его разочаровала политика Австро-Венгрии в оккупированном Царстве Польском. Но зато стало заметным заигрывание немцев, склоняющихся к предоставлению полякам этой провинции возможности самостоятельной деятельности. Это тем более важно, что в союзе Австрии с Германией лидером является Германия, следовательно, именно она будут диктовать линию поведения в польских делах. Для него было очевидным, что прежняя политическая линия перестает быть актуальной. А спустя два дня он откровенно признавался тому же адресату, что столь близкая ему еще недавно мысль об объединении двух частей Польши «начинает... темнеть и угасать».
Несомненно, именно надежда на удачный розыгрыш немецкой карты толкнула Пилсудского на шаг, приведший его к разрыву с Австро-Венгрией. Зная, что Яворский, которому он уже неоднократно говорил о своем намерении покинуть австрийскую службу, довел его угрозу до австрийского политического и военного руководства, он решил прибегнуть к откровенному шантажу – заявить официально о своем желании получить согласие австрийцев на освобождение от присяги на верность Габсбургам.
29 июля 1916 года Пилсудский обратился к командованию польского легиона с рапортом о демобилизации. Основными мотивами своего шага он назвал конфликт с польскими вышестоящими военными инстанциями, противодействие его назначению командиром всех польских формирований, а также желание посвятить больше времени укреплению позиций своих сторонников в Царстве Польском, чтобы стимулировать активность Центральных держав в решении главного вопроса его жизни.
Пилсудский вновь рисковал, причем серьезно. У него не было твердой уверенности в том, что австрийцы дрогнут и пойдут на его условия и что немцы захотят иметь с ним дело в случае неудачи демарша. Еще в июле 1916 года Сливиньскому который по его поручению вел политические разговоры с представителями оккупационных властей, было сказано, что польский вопрос Германия будет решать только вместе с Австро-Венгрией, но относительно сроков ясности не было. Поэтому нужно ждать, когда наступит подходящий момент, чтобы не повредить делу. Мешало Пилсудскому и его социалистическое прошлое, вызывавшее настороженность верно служивших своим монархиям государственных деятелей Германии и Австро-Венгрии, от которых зависели судьбоносные для него решения.
При этом бригадир не прекращал шантажировать ГНК, постоянно давая понять, что есть только одна возможность удержать его на стороне Австрии – принять его условия. Так, 3 июня 1916 года он признавался Яворскому в связи со своим нежеланием вести вербовку добровольцев в легион и расширять свою бригаду, что рискует больше, чем 6 августа 1914 года, потому что тогда терять было нечего, а выиграть можно было много. Сейчас же, после 20 месяцев войны, когда выиграно очень мало, а проиграно множество надежд и иллюзий, решиться на риск тяжело. Тем не менее 2 августа 1916 года, то есть уже после подачи рапорта, в ответ на критику его шага Яворским, Пилсудский заявил, что ему уже почти нечего терять, поэтому он с легкостью идет ва-банк.
