Пейзаж с ароматом ментола - страница 4

В стенном шкафу около кровати лежали два одеяла и две подушки. На нижней полке стоял подаренный мне проиг­рыватель. Подбор пластинок выглядел довольно пестро: Вивальди, средневековая лютневая музыка, "The Beatles", сонаты Чюрлениса, "Песняры" и два маленьких диска детcких сказок. Записей Шопена, вопреки ожиданию, не было.

Кроме карты и часов в квартире имелась еще одна вещь с претензией на оригинальность. Между дверью и книжны­ми полками размещался окованный медью сундук, явно сра­ботанный не деревенским мастером, а городским имитато­ром, которому не хватило вкуса, и он приколотил на лицевую сторону пять медных букв: SEZAМ. (Светлые царапины на крашеном деревянном полу, которые свидетельствовали, что эту часть обстановки подтаскивали — и не раз — к двери, я замечу значительно позже.)

Сундук был набит разнообразным железным хламом и инструментами, поверх которых лежала веревочная туристс­кая лестница с когтями-зацепами. По виду, она вряд ли ус­пела принять участие в серьезных путешествиях. Повертев находку в руках, я обнаружил заводскую наклейку с указа­нием длины — 10 м и механически отметил, что этого как раз достаточно, чтобы спуститься по стене с моего третьего этажа.

Оставив сундук в покое, я занялся книгами. Перед сном пришло в голову почитать, и я снял с полки лимонный том Акутагавы Рюноскэ. Между страницами "Жизни идиота" лежал листок из ученической тетради в клетку. Детская рука фломастером нарисовала на нем пятиэтажку с женским ли­цом в окне третьего этажа. Рисунок не содержал ничего нео­бычного, но надпись меня смутила и даже слегка обеспоко­ила. "ЭТО НЕ МОЖЕТ БОЛЬШЕ ПРОДОЛЖАТЬСЯ НЕ МОЖЕТ". Слова, где таилась тревога, а возможно, и отчая­ние, принадлежали явно не ребенку, хотя и были написаны крупными печатными буквами, которые толпились и, как слепые, натыкались друг на друга. Так мог писать человек в крайней стадии взволнованности либо в крепком подпитии.

Здесь, безусловно, была скрыта некая загадка, и ее будо­ражащее ощущение обещало трансформироваться в сюжет, а затем в новеллу.

Полежав некоторое время в темноте, я повернулся к сте­не-карте и включил подсветку. На желто-зелено-коричневом пространстве быстро удалось найти Париж, а за ним — Лон­дон и Стокгольм. Расстояние, отделяющее дом от улицы, полностью поглощало шум транспорта. Черные точки с на­званиями европейских столиц стронулись с места и закру­жились в хороводе. Я дремотно нажал клавишу на панели и, засыпая, успел с радостью подумать, какие тихие вечера ждут меня впереди.

Второй комплект ключей понадобился гораздо раньше, чем я рассчитывал.

Я снял квартиру в марте, а в начале следующего месяца в ней уже зазвучал женский голос.

Как и абсолютное большинство таких знакомств, наше — от встречи на стоянке такси до оставленного номера телефо­на — было набором банальных слов и поступков. Правда, телефон я дал свой — не столько потому, что Наташа мне сразу понравилась, сколько по причине беспросветно-изде­вательского молчания моего белого телефонного аппарата.

Я не тешил себя надеждами на прорыв этой блокады, однако три дня спустя телефон заговорил Наташиным голо­сом.

Она стала моей в первый же визит сюда и потом призна­валась, что очень из-за этого переживала. В те дни наши отношения уже позволяли мне объяснить Наташе, что она всего лишь доверилась женской интуиции, а та нашептыва­ла, что новый знакомый не намерен терять времени на дей­ствия, которые один его приятель назвал когда-то танцем павлина. Моя подруга согласилась. Ее русая головка с дву­мя подвитыми у висков длинными локонами покоилась на моем плече. Черная штора заслоняла нас от дневного света и остального мира. Из проигрывателя, которому после Ната­шиного появления я выделил место на столике возле карты, лилась лютневая музыка, а на полу рядом с кроватью стояла бутылка красного вина.

Наташа сказала, что ни в чем не раскаивается и, не под­нимаясь, наполнила бокалы. За окном был май, и на пруду возле бывшего лютеранского кладбища в сумерках начина­лись лягушачьи концерты.

Назвать то время счастливым было бы неискренне. Как определить его поточнее?.. Оно пенилось жизненной энер­гией. Оно было подарком судьбы, хотя порой я подозреваю, что таинственные силы, которые вскоре втянули меня в свой водоворот, просто решили дать мне отдых перед близкими испытаниями.