В отличие от некоторых литературных героев, я жил не от свидания к свиданию. По утрам я усаживался за стол и писал три, а если повезет, то и четыре страницы будущей книги. За неделю черновик рассказа обычно бывал готов и, по старой привычке, прежде чем переписать опус начисто, я устраивал самому себе читку вслух.
Последний рассказ, вернее, его черновик, так и останется на столе непрочитанным...
Ну зачем это несуразное "последний"? Разве то, к чему я готовлюсь, не позволит мне?.. Откуда берутся сомнения, если путешествия не дают для них никакого повода? А может, я только убеждаю себя, усердно коллекционируя желаемые доказательства и закрывая глаза на то, что не укладывается в схему?..
Нет, теперь я должен вернуться в тот май, к Наташе, к лягушачьим концертам и зарослям сирени на почти деревенской соседней улице.
Если не ошибаюсь, я еще не упоминал, что после развода с женой уволился со службы. Гонорара за предыдущую книгу, по моим подсчетам, хватало не меньше, чем на год-полтора, а на больше я дал себе слово жизнь не планировать.
Итак, с утра я писал свои обязательные три страницы. После этого отправлялся пройтись, выбирая тихие улочки с ухоженными палисадниками, лавочками и ставнями на окнах. Эти улицы отделял от нового города девятиэтажный дом с гастрономом, в котором на обратном пути я покупал пару бутылок сухого вина.
Мои отношения с соседями ограничивались знакомством с бывшим электромонтажником Леней, который строил высоковольтные линии. Возвратившись как-то раз из командировки, он увидел жену в объятиях счастливого соперника. Леня выгнал неверную из дому, а сам запил, сорвался с монтажной верхотуры и получил пенсию по инвалидности. Заходя ко мне одолжить очередную пятерку, Леня повторял свою историю в разных вариантах, однако никогда не забывал благородно отметить, что жена изменила ему не с первым встречным любителем амурных приключений, а с капитаном дальнего плавания. Мне импонировало, что Леня быстро усвоил, в какие часы не следует беспокоить оранжевого песика, который сторожил нас с Наташей.
Песик приветствовал мою подругу таким веселым лаем, словно ждал ее вместе со мной. Но вскоре он уже вынужден был демонстрировать радость только бусинками янтарных глаз, потому что я вручил Наташе ключи.
По ее приходам можно было сверять часы. В половине пятого за нею закрывалась дверь, а в 16.35 мы уже любили друг друга. Пяти минут как раз хватало, чтобы выпить бокал вина и сбросить с себя все, что мешало ловить долгие минуты наслаждения.
Наташа происходила из счастливого племени тех женщин, которые никогда не повторяются, и это не стоит им ни малейших усилий, потому что происходит независимо от их воли.
Ее появление не только изменило мой распорядок, но и внесло разнообразие в рацион, ибо та же интуиция подсказала ей, что у любовника есть тайные склонности гурмана. После того, как мы, возвращаясь в действительность из первой близости, допивали в постели нашу первую бутылку вина, Наташа шла на кухню, чтобы приготовить на ужин что-либо более интересное, нежели моя дежурная яичница или поджаренные пельмени.
Кухня видела Наташу в шлафроке, который она принесла и аккуратно повесила на плечики в одно из своих первых, еще настороженных посещений. Я написал "кухня видела" и подумал, что воспользовался таким выражением неосознанно, но вовсе не случайно. В те дни я ни за что не написал бы так. Тогда мое обиталище казалось всего лишь обыкновенной квартирой на городской окраине.
Да, шлафрок. Зеленый, с крупными цветами шиповника... Я до сих пор помню, как кольнула меня мысль о том, где висело это соблазнительное одеяние раньше.
Мне нравилось помогать Наташе возле газовой плиты и накрывать на "стол", которым служили две поставленные у кровати табуретки. Новую встречу наших тел окрашивало уже не острое желание, а нежность взаимного притяжения. Утолив в первый раз жажду, теперь мы как будто допивали оставшиеся глотки, чтобы запаса обладания хватило до следующей, завтрашней или послезавтрашней половины пятого.
Шлафрок занимал свое место в шкафу, когда электронные часы в деревянном корпусе показывали без четверти восемь. По дороге к троллейбусной остановке я брал Наташу за руку и любил время от времени слегка сжимать ее сухие теплые пальцы, чувствуя их ответное пожатие. Если навстречу нам попадалась юная парочка, моя подруга освобождала руку, говоря, что это смешно: такие старенькие и держатся за ручки. Она кокетничала, потому что и сама прекрасно знала, что абсолютное большинство этих желторотых девчонок могли бы позавидовать ее молодому, гибкому и такому талантливому телу, которое, казалось, имело твердое намерение никогда не покориться времени.
