— Дербент покорен русскому царю, Дербент склоняется перед ним. В знак этого позволь, о великий владыка, поднести тебе серебряный ключ от города.
Церемония встречи продлилась недолго. Наибу были представлены вельможи из окружения Петра, и каждому из них предназначались подарки. Князь Дмитрий получил кинжал в ножнах ювелирной работы. Кинжалы и драгоценные кубки получили и остальные. Пётр в свою очередь преподнёс наибу свой портрет — миниатюру, осыпанную бриллиантами.
— Станем лагерем за южною стеной, уведомь наиба, — наклонился Пётр к князю. И, повернувшись к Апраксину, бросил: — Прикажи начальникам готовиться к церемониальному маршу. Чрез весь город проследуем, где лагерю быть. Чтоб знамёна развёрнуты и музыка, как должно. А ты, княже, — продолжал он, — градоправителю скажи, чтоб двое ворот распахнуты были, — маршировать будем.
Ворота были распахнуты — наиб объявил: Дербент, дербентцы и он сам счастливы отдаться в подданство России и её великого монарха.
Подготовка к торжественному маршу заняла более трёх часов. Город, безропотно павший к ногам русского императора, был достоин зреть пышный парад, возглавляемый самим Петром. Всё войско поспешно чистилось, приводя себя в порядок.
— Тебе, матушка, придётся скинуть боевой твой наряд — вишь как дело-то обернулось. Поедешь в карете, паричком прикроешь голую главу свою, за тобою гофдамы в каретах — полный бабский парад, дабы тутошних во удивление ввергнуть. Их бабы по гаремам сидят, яко узницы, а наши в каретах золочёных разъезжают для восторгу всего свету.
Полковые флейтисты, гобоисты и валторнисты вышли вперёд. За ними — батальон гренадер на конях, начищенных, можно сказать, до блеска.
И вот — Пётр с горделиво поднятой головой, улыбающийся, довольный, с обнажённой шпагой, воздетой вверх. А по сторонам — четыре пажа в пышном уборе. Зрелище! Однако обыватели, толпившиеся вдоль дороги раскрыв рты, ибо ничего подобного в своей жизни им видеть не приходилось, были поражены ещё более, когда после шествия гвардии с распущенными знамёнами показались кареты... Кареты! Золочёные экипажи, влекомые шестёрками лошадей с султанами, в блестящей сбруе, с нарядными форейторами, чукерами и грумами на запятках.
Екатерина в пышном парике и золочёном платье выглядывала время от времени в окна и приветственно взмахивала рукою. За нею — четыре кареты с гофдамами, приникшими к окнам. А потом пошли полки пехотные — Астраханский, Ингерманландский, Саратовский, Ижорский...
Шли и шли, и казалось обывателям, что несметно русское войско, нет и не будет ему конца. А всё дело было в том, что полковые колонны истончились, ибо улочки дербентские были чрезмерно узки. Так что, например, кавалеристам бригадира Ветерани пришлось следовать чрез другие ворота.
Да, это было зрелище. И судачили о нём дербентцы предолго. Но кареты, поразившие их воображение, и женщины невиданной белизны, словно бы обсыпанные мукой, с открытыми лицами и белыми, как снег на горах, волосами, что само по себе было преудивительно: это, пожалуй, повергло в трепет не только простолюдинов, но и знатных дербентцев, особенно духовных — мулл и самого имама. Женщины в войске! Невиданно и неслыханно! И ежели бы одна — множество!
Женщинам пристало знать своё место в гареме, кормить мужчин, пасти детей и скотину, а уж если и показываться на людях, то непременно с закрытым лицом и в тёмной одежде. Так заповедал им шариат — мусульманский закон, и нарушившие его предавались жестокому наказанию, забивались палками и каменьями, вплоть до смерти.
С крепостных стен палили пушки, играла музыка — зурначи и барабанщики, кеманча и дудук...
Что это было? Праздник? Но можно ли праздновать, когда в город входит чужеземное войско? Жителям небольшого города оно кажется бесконечным, было бы нелепо противостоять ему...
Но ведь белый царь объявил себя другом его шахова величества. Он в своих прокламациях, присланных прежде своего явления, писал, что намерен искоренить врагов шаха, и прежде всего коварного Дуад-бека, предавшегося туркам. Этот Дауд-бек изрядно пограбил дербентцев и шемахинцев, в том числе и русских купцов.
