Посланник в Турции Иван Неплюев — Петру
...Хан ни на кого так не надеется, как на своих холопов калмыков и русаков, сиречь на тех, которые на Руси родились. А которые и здесь родились от отца или матери бусурманской, и тем не весьма верит и оных одних, без калмыков, николи в партию не высылает. Ныне озбеки советуют хану, чтоб с ним вместе в поход выезжать, дабы поскорее всех злоумышленников или покорить, или весьма разорить, а потом бы к Самархану поехать и тут совершенно короноваться. Ибо водится, что ханы бухарские к Самархану ездят для посвящения на ханство. А имянно камень такой есть, которой, сказывают, будто с неба упал, и на тот камень, когда хан сподобился сесть, то оного прямым ханом признают, понеже оной камень фальшивого хана, которой не с прямой линии объявляется, и вблиз не допустит, не токмо садиться. Озбеки нарочно хана на степь выманивают, чтоб свободнее оного предать, чему и сам догадывается и выезжать не хочет, токмо проводит их словами, будто поедет. И озбеки хану тоже лестят Балхом и иными местами, обещая паки под его правление привести...
Флорио Беневени — Петру
Приказ был: стоять в полной готовности!
Вокруг государя и его министров сомкнулось плотное каре. Он был ровно в крепости, стены которой составляли преображенцы со спешенными драгунами. Крепость эта представлялась несокрушимой.
Но что это?! Стена пала перед одиноким всадником несколько странного вида.
Он был в бараньей папахе, почти скрывавшей лицо. Гвардейский мундир сидел на нем ловко, составляя разительный контраст с папахой. Конь под ним был кровный, да и всадник, видно, бывалый: заставлял коня пританцовывать, подвигаясь к Петру.
— Кто таков?! — гневно воскликнул Пётр. — Зачем пустили!
— Можно ль было не пустить, — в свою очередь, вскричал всадник, ничуть не оробевший пред грозным государем, и сорвал папаху.
— Матушка! — оторопел Пётр. И захохотал — раскатисто, буйно. — Вот так нумер! Кто это тебя так?
— Девицы мои, — отвечала Екатерина, довольная произведённым эффектом. Ибо вся свита глядела на неё оторопело и вместе с тем как бы непроизвольно улыбаясь.
Государыня была обрита. И без того лицо её, отличавшееся круглотою, было дородно, а теперь гляделось как полный шар.
— После купанья легко стало, — пояснила Екатерина, — и решила я скинуть парик да состричь власы, дабы в них ничего не заводилось, — ничуть не смущаясь, добавила она, — И карету оставила по сей же причине: духота там, дамы преют. Теперь я с тобою, государь-батюшка, навроде адъютанта. Примешь?
— Приму, приму. — Пётр был явно доволен. — Неможно от такого-то адъютанта отказаться: уж больно хорош да пригож. А папаха-то не давит?
— Не в пример свободней да и легче в ней. От жару спасает, и голова не потеет. Не оттого ль здешний народ ею прикрывается?
Пётр хмыкнул:
— Они тебя за своего примут, сочтут, Магометовой ты веры.
— Пусть, — с беспечностью отвечала Екатерина, — От этого машкераду худа не будет. А ты, батюшка мой, меня не открывай.
— Можно ль сокрыть государыню? Пущай видят, какова ты. Не изнежена, в поход идёшь, яко простой воин. Эвон, и пистолеты при тебе, — кивнул Пётр, завидя притороченные к седлу два пистолета.
— А как же, — задорно ответствовала Екатерина. — Воевать — так вместе с великим супругом моим.
Меж тем, раздвинув строй, к Апраксину подлетел адъютант.
— Ваше графское сиятельство, господин генерал-адмирал! — зачастил он. — И с той стороны стали. Пыль улеглась, майор от гвардии Ачкасов в трубку глянул и сказывает, что тамо войска нету, а есть ихние люди без оружия, с хоругвями.
— Эх, Фёдор Матвеич, должно быть, то депутация от Дербеня, от тамошнего правителя, — укоризненно молвил Пётр. — Давай-ка поедем встречь при пристойном охранении. Однако авангарду по-прежнему оставаться в готовности.
В самом деле, то были именитые граждане Дербента во главе о наибом — градоправителем. Завидя Петра и признав в нём могущественного белого царя по необыкновенному росту, примете, которую разнесла молва, все дербентцы, числом сотни в три, низко склонились.
Наиб выступил вперёд и стал произносить речь. Переводчиком был князь Дмитрий.
