— Не мне докладай — государю, — остановил его генерал-адмирал.
— Ваше императорское величество, — зачастил офицер, — неприятель опрокинут и побежал вспять. Его преследуют пехота и кавалерия.
— Сколь его было?
— Сверх пяти тыщ, все конные. Бьются отчаянно, лезут прямо на багинеты. Ружья у их мало.
— С чем лезут-то? — вступил Апраксин.
— С ятаганами да кинжалами, которые спешенные. Страсть какие бешеные! Орут алла, алла да и помирают. Бога своего в смертный час поминают, будто он их оборонит.
— Ступай туда, — приказал Апраскин, — всё доподлинно вызнай да с поспешением возвратись.
Адъютант вскочил на коня и ускакал. Движение частей было приостановлено, в деле был лишь авангард. Пётр забрался в карету Екатерины, свернулся калачиком и мгновенно заснул. Екатерина примостилась возле, изгнав обеих дежурных статс-дам. Она лёгкими движениями поглаживала голову Петра одною рукой, а другую подложила ему под щёку.
Шум сражения, явственно слышимый ещё четверть часа назад, постепенно удалялся и вскоре затих где-то в предгорьях. Апраксин со своим штабом топтался на месте, не зная, что предпринять до пробуждения Петра.
Гулкое эхо фузейных выстрелов, доносившееся до них, говорило, что бой всё ещё идёт. Наконец прискакал адъютант на взмыленной лошади.
— Гонют и гонют, ваше сият-ство! — возбуждённо прокричал он.
Всем хотелось знать подробности.
— Пехота, своё дело сделавши, стала. Вёрст семь скорым маршем, почти бежамши, гнала бусурман. А казаки и драгуны насели на ихние плечи и гонят и рубят. А бусурман вовсе потерял голову... Которые пали с коней, те скалятся, ровно псы, и саблями суют во все стороны. Сколько наши их там положили — нет счёту! Драгунский майор сказывал мне, что досягнут до их селений, разорят да выжгут, чтоб неповадно было, а после возвернутся.
— Скачи за ними, — распорядился Апраксин. — Скажи: я велел не зарываться. Доклады мне присылай чрез расторопных гонцов, а сам наблюдай за всем зорко да приметливо.
Проспав около часу, Пётр проснулся освежённый и в добром расположении. Апраксин доложил ему про действия пехоты и конницы, про паническое бегство неприятеля.
— Прикажи устраивать растах. Будем стоять здесь лагерем, доколе не покончим счёты с нехристями. Трава есть, вода есть — найдём ли лучшее. А что, отыскались ли наши парламентёры? — неожиданно спросил он.
— Ох, государь, — расстроенно отвечал Апраксин, — виноваты мы. За всею этой катавасией запамятовали. Не возвращались казаки. Видно, бусурмане полонили их.
— То-то — запамятовали. Пошли пикет казачий — пущай товарищей своих разыщут, коли живы, и немедля сюда приведут.
Стали лагерем. Ставили палатки, стреножили и пустили коней пастись, кое-где уж запылали костры. Ждали возвращения драгун и казаков с победной реляцией.
Солнце всё быстрей катилось к закату, когда прискакал расторопный адъютант. Увидев государя, заробел, подходил медленными шажками, поминутно кланяясь.
— Ну! Чего медлишь? Говори, аль язык у тебя отнялся.
— Ваше императорское величество, — тихим, чуть дрожащим голосом начал адъютант, — дозвольте...
— Ты што, не ел нынче?
— Никак нет, ваше величество, недосуг было.
— То-то не слышно тебя. Сказывай громко, что в той стороне делается?
— Побили нехристя, скрозь побили. И главное место ихнее разорили, где султан обретается. Утемыш именуется. Сам султан убег в горы со своими абреками. А за поздним временем майор от гвардии решил там и заночевать, отсель то место почитай в тридцати вёрстах отстоит.
— Языки взяты?
— Вестимо. Близ трёх десятков человек.
— Ладно, ступай. Да поешь как следует, дабы речь твоя громкою была, — усмехнулся Пётр.
Подошла чем-то смущённая Екатерина со своими дамами.
— Государь-батюшка, за всем переполохом забыли мы: ноне ведь день рождения дочери нашей цесаревны Елисавет Петровны.
— Вот в честь неё и подарок воинский — ВИКТОРИЯ.
