Петербургские хроники - страница 24

Шрифт
Интервал

стр.

Зашел ко мне в будку, закурил со вздохом.

— Димка, надо бросать курить! На пятый этаж к себе поднимусь — и уже мокрый! А, дядька? Что с нами курево делает!


8 мая 1984 г.

Спичка прочитал «Шута», похвалил. Сказал, что несмотря на все огрехи это законченная повесть, ее надо доводить до кондиции — и не более того. Аркадий выловил блох и дал ценные советы.

Нет, повесть еще не сделана, не срослась.

Обязательно найти и перечитать «Декамерон» Боккаччо! Посмотреть, как сделан. В молодости он показался мне скучноватым.

Что-то инвалидов войны поубавилось на наших улицах и во дворах. Уходят победители-старики. Сколько в детстве видел безногих: в колясках, на тележках с зудящими колесами из подшипников… Массово уходят.

18 мая 1984 г.

Болею пятый день — ангина. 8-го мая в гараже случилась драка — на меня полез по наущению одного обиженного водителя его дружок, начальник колонны с другой площадки. Здоровый, черт. Сначала он без предупреждения двинул мне по физиономии и сбил с ног. Я быстро вскочил и крикнул шоферам, чтобы не вмешивались. Дрались минут десять. Никто никого победить не смог. Мне удалось бросить эту тушу через себя — с упором ногой в грудь и опрокидыванием на спину. Водители радостно взвыли. Синяк на скуле не проходил неделю. Разбил колено.

В следующее дежурство он пришел извиняться. Принес литр водки. Сказал, что ничего толком не помнит: кто-то что-то сказал, попросил дать мне в ухо. Он и дал. Я с удовлетворением оглядел его переливчатую физиономию, заплывший глаз, ссадины на лбу — и простил. Сказал, что рапорт не писал. От водки отказался.

Ольга сказала, что простил зря. «Он полез на тебя при исполнении тобой должностных обязанностей!» Много женщины понимают…

Вчера состоялся рекорд жары в Ленинграде: +30,4.

Печатаю рассказ про Белова. Идет медленно — слабость накатилась после ангины. Сегодня полдня спал. Мокрый, вялый.

Аркаша Спичка дал мне «Театральный роман» Булгакова, сборник молодой эстонской прозы и три книги Виктора Шкловского («Повесть о прозе», «Энергия заблуждения», «Повесть о сюжете»). Шкловского читаю почти по слогам. Пишет привлекательно, но часто повторяется — полагаю, сознательно. И есть малопонятные места. Старик отвлекается. Ему сейчас 90 лет. Знал Толстого, Чехова, Горького, Шаляпина и др.

20 мая 1984 г. Зеленогорск.

Работали на огороде. Максим разговаривал с червяком:

— Здравствуй, червячок!

Мы с Ольгой отвечали кукольными задавленными голосами:

— Здравствуй, Максимка. Я — червячок… — И т. д.

Максим говорил нам восторженно: «Слышали? Он мне ответил!» И неясно было, верит ли он в ответ червяка или поддерживает игру. Как пишут ученые в своих трактатах о причинах лжи, есть неосознанная детская ложь. Самая безобидная из всех сортов лжи. Это я в Публичной библиотеке вычитал, когда материал к «Шуту» искал.

Потом Ольга предложила Максиму покатать червяка на качелях.

— Нет, — сказал Максим. — У него голова закружится. Лучше я его на дощечке поношу, пусть погуляет.


23 мая 1984 г. Дежурю в гараже.

Л. Толстой считал крепостное право милым злом. По Шкловскому, Лев Толстой был тщеславен, обидчив, раздражителен, мелочен, завистлив и т. п. (Почти как я иногда.)

На Кавказ он поехал, не зная, что ему дальше в жизни делать. Он промотал все деньги, влез в долги и по настоянию старшего брата, служившего там, отправился, чтобы привести в порядок мысли и гардероб. У него не было с собой документов, подтверждающих графский титул, и он страдал из-за этого. Начал службу чуть ли не солдатом, в одном полку с братом. Мучался, что тамошняя знать не признает его.

А что? Сильный толчок к писательству! Толстой писал: всё, что люди ни делают, они делают из тщеславия.

К рассказу «Этажи»: «Но странными оказались те этажи. Каждый этаж пахнул своим временем. Детство, юность, женитьба, рождение дочки, первая большая звездочка на погонах. Эвакуация за Урал вспомнилась, измена жене на юге, коллективный мордобой на семинаре по обмену опытом в Прибалтике». Такие временные срезы!


30 мая 1984 г. Зеленогорск.

Был в мастерской молодой прозы. Попасть в этот коллектив, как говорил Николай Коняев — непросто. Я дал Валерию Сурову (члену Союза писателей) свою повесть «Феномен Крикушина» на прочтение. Если ему понравится, меня примут. В мастерской читают рукописи, живая творческая обстановка, отличная от КМЛ, где в основном поддают.


стр.

Похожие книги