Какие-то графики, стрелка шла вниз, а сбоку результат: минус три.
Я оперлась о стол, чтобы лучше видеть. Рядом с цифрой стояло обозначение — «профессионализм». Профессионализм минус три?
— Увольнение?
Я посмотрела на Матвея и смутилась. Его глаза были слишком близко, он сам был слишком близко. Я поспешно вернулась на свой стул по другую сторону стола.
— Знаешь, когда я заполнил эти тесты, у меня результат был хуже. Минус семь. Открою секрет: значение должно быть положительным. Желательно, выше шести, что редкость, тогда можно считать, что человек компетентен и может оставаться при прежних обязанностях.
— Значит, увольнение.
Матвей отрицательно качнул головой.
— Ты слушала, что я говорил? Не спеши. Я тоже был в шоке, пока не узнал второй секрет. Отрицательное значение бывает еще реже, чем шестерка. Это значит одно: человек перерос свою должность. Он не просто с ней справляется, он в ней маэстро. Но пришло время подниматься вверх. Если этого не сделать, число очень скоро станет положительным, а вот сам человек погрязнет в рутине и отвращении к тому, что делает. Людей типа меня и тебя нельзя оставлять в компании… в той же должности. Компания должна их или повысить или…
— Все-таки, увольнение… — закончила я.
Матвей кивнул. Потом поднялся и, бросив в дверях: «Мне пора», вышел.
Я осталась тет-а-тет с обреченностью.
В кабинет заглянули заинтригованные девчонки, в первом ряду зрителей — Андреевна. Узнав о сути нашего разговора с регионалом, пожали плечами и ушли в другой кабинет.
К обреченности прибавилось одиночество.
Примерно через часик Андреевна вернулась и сказала назидательным тоном:
— Я все понимаю: увольнение, но сегодня придется отработать. Накладные надо делать, иначе завтра отгрузки не будет.
Завтра и меня здесь не будет, но, видимо, я значила меньше для фирмы, чем накладные. Следом за Андреевной в кабинет заглянули девчонки, бросили сухое «пока» и ушли.
Обреченность, одиночество, а на горизонте маячило предательство…
Хотелось плакать, но для жалости не было времени. Я старалась как можно скорее выбить накладные и вернуться домой. Укутаться с ног до головы, включить радио, уснуть — верх счастья. За дверью офиса слышался женский и мужской смех — дальнобойщики развлекались, а так тишина полная.
Неожиданно дверь открылась, и я услышала мужской голос:
— Ты еще здесь?
Голос человека, которого здесь не должно быть. Человека, который приложил руку к тому, чтобы уже завтра здесь не было меня.
Но плакать не стану.
Матвей сел рядом, пододвинул стул ближе ко мне; еще ближе. Я почувствовала его взгляд.
Испытывает? Изучает? В молчании несколько минут. Смотреть не буду. Нет времени, да и к глазам предательски подступили слезы.
Он поднялся, вышел из кабинета, вернулся с двумя чашками кофе, отставил их в сторону, забрал с принтера распечатанные документы и принялся ловко орудовать линейкой и степлером.
Я удивилась, но ничего не сказала. Хочет скорее избавить офис от моего присутствия? Вперед!
— Ты всегда так засиживаешься?
— Раньше — всегда, — бросила я, избегая взгляда.
— И сколько ты за это получала?
Говорит в прошедшем времени. Итак, все, действительно, решено. Жаль, надежда еще трепетала.
— Шесть сотен.
— Когда ты говоришь таким тоном, мне начинает казаться, что это много.
— В любом случае, больше, чем будет.
— Ты так думаешь?
Я не ответила.
Тебя волнует то, что я думаю? Не думаю.
Каламбур, только смешно не было.
Закончив работу, я потушила свет, не смотря на присутствие в кабинете Матвея, спустилась вниз. Пусть пьет свой остывший кофе. Сам сделал — сам пей.
Наверное, медленно спускалась — Матвей успел обогнать меня у выхода. Сел в свою машину, отъехал… Остановился и вышел из нее.
Мы смотрели друг на друга почти впритык — не более двадцати сантиментов. Молча. Долго. Странные мысли кружили в голове. Броситься ему на шею, расплакаться, плюнуть в лицо, обнять, оттолкнуть.
Благодаря ему мне нечем платить за квартиру, придется снова искать работу, а я смотрела в его глаза и думала, что встреться мы раньше и при других обстоятельствах…
Парень с веселыми глазами меня притягивал. Сильно.
