– Не, это место по-другому называется.
– Как?
– Бомбей. Чего ты улыбаешься, я серьезно. Бомбей наш дом, мы тут все кормимся как можем. А кормиться-то нечем. Не город, а блядь.
Чамди всегда коробило от таких слов. Койбои только так и говорили, но понятнее от этого не становилось.
– Что такое? – спрашивает Сумди. – Не нравится, как я Бомбей назвал?
– Нет, просто я…
– А, ты ругани не любишь?
– Ну да.
– Ничего, поживешь у нас пару дней – так на всю округу ругаться будешь! Ладно. Ну хоть признался, что ты не с улицы.
– Как ты догадался?
– Легко. У тебя все не так. Взять хоть зубы твои. Белые, ровные, ухоженные. Ты их небось чистишь.
– Чищу.
– А вот на мои посмотри.
Сумди широко разевает рот. Зубы у него выщербленные, неровные, один на другой налезает, как будто им места мало. И еще изо рта у Сумди воняет так, что Чамди поскорее отворачивается.
– В жизни зубы не чистил. Они у меня, конечно, гнилые и корявые – но руку я тебе перекушу в два счета! Ну, перекусить, может, и не перекушу, но сломаю запросто, только попробуй на меня наехать!
– Да я верю…
– И ведешь ты себя странно.
– А что не так?
– Как принц. Сначала думаешь, потом говоришь. А из меня слова сами льются. Как блевотина.
Мальчишки идут и болтают. Навстречу катит свою тележку продавец сока. Под стеклом лежат апельсины и сладкие мозамби. Сверху миксер с апельсиновым соком, а рядом – пирамидка из апельсинов. Чамди восхищенно любуется аккуратной пирамидкой и продавцом, который с цирковой ловкостью толкает тележку, не давая фруктам рассыпаться. Интересно было бы поглядеть на его тележку вечером. Наверное, красиво получается, когда в стеклянном кубе лампочка горит.
– Хорошо бы там было побольше машин, – рассуждает Сумди.
– Почему?
– Движение встанет, и у нас будет больше времени на светофоре. Тебе что, все разжевывать надо? Не можешь сам мозгами пошевелить?
– Но еще рано совсем.
– И что?
– Так рано пробок не бывает. В приюте мы только после полудня гудки слышали.
– Откуда он взялся, твой приют? Чему вас там только учили?
– Читать и писать учили.
– Ты что, грамотный?
– Да.
– И гордишься этим?
– Очень.
– Ну и дурак! Какой в этом толк? Когда тянешь руку в окно такси, у тебя автограф просить не будут.
– А что надо делать?
– Надо изобразить, что ты страдаешь.
– Но мы и вправду страдаем.
– Эй, герой! Не забывай, ты в Бомбее! Здесь твоя правда никому не нужна. Главное – спектакль. Слезы. Заплакать сможешь?
– По заказу?
– Да ладно, шучу!
Сумди кладет ему руку на плечо и останавливается. Впереди они видят старика, он отпирает маленькую часовую мастерскую.
– Ну, значит, так. Побираться не стыдно. Мы с тобой ребята башковитые. Была бы у нас жизнь попроще, мы бы милостыню не просили. Но работу нам никто не даст, а жить надо. Так что ничего стыдного в этом нет.
Сумди теперь говорит мягче, чем прежде, но в то же время настойчивее.
– Значит, слушай. Заплакать очень просто. Слезы сами потекут. Я, например, думаю об отце, как его машиной сбило, как мама кричала и бежала к нему, как я в сестру вцепился, потому что испугался даже больше, чем она. Мы с ней к телу даже не подходили. Или думаю про Амму, как она по ночам сидит в темноте одна и рвет на себе волосы. Знаешь, я каждый день про это думаю и все равно плачу.
Сумди плюет на ладонь и приглаживает волосы, хотя приглаживать ему почти нечего. При солнечном свете шрам на лице еще темнее и страшнее, будто кожу с лица сдирали по кусочку.
– Я и с такой физиономией очень даже ничего, – хвастается Сумди. – Знаешь, сколько раз меня звали в кино сниматься, пока я милостыню просил? Только на черта мне слава? Кому она нужна? Да я в любую минуту могу снять штаны и напрудить полную улицу, и никто мне и слова не скажет! А звездам так нельзя.
Чамди глаз не сводит со шрама – края уха неровные, как рваная бумага. Бедняга, наверное, переживает из-за этого.
– Главное, понравиться теткам, – продолжает Сумди, – этим коровам деньги девать некуда.
Сумди шагает на проезжую часть и устремляется к черно-желтому такси, которое остановилось на светофоре. Пассажиров в нем нет. Чамди вдруг замечает, что дома на этой улице гораздо выше и на каждом балконе спутниковая антенна.