— Накануне я был там в десять вечера, — сказал полицейский чин, — и охранник доложил мне, что поблизости никого нет.
— Может быть, — предположил Джек, — он сам впустил девушку.
— Каким образом? — откликнулся Почоло. — Дверь в пещеру заперта, а ключей у него не было. Ключи всегда в полицейском участке.
— А не мог он подобрать отмычку?
— Послушай, Джек, первым делом нам как раз и пришло в голову, что это охранник убил девушку и положил ее в пещеру. Но мы его допросили «с пристрастием», и теперь ясно, что он здесь ни при чем. Его отпустили, когда доктор Гуарин сказал нам, что девушка, во-первых, не была убита, а во-вторых, если даже ее и убили, то убийство могло произойти только между пятью и семью утра, потому что смерть наступила в этот промежуток времени. Однако с четырех до семи охранник сам был под наблюдением. Напротив, через реку, находится фабрика, и ночная смена кончается там в четыре утра. А поскольку было очень тепло, рабочие — сплошь молодежь — отправились на реку купаться. Они плавали наперегонки от одного берега до другого, и, так как наш охранник имел строгий приказ никого не пускать на берег около пещеры, ему пришлось присматривать за ними и отгонять пловцов, если те подплывали слишком близко. Когда прибыл майор Торрес, он все еще был занят этим.
— Там были десятки купающихся, — подтвердил полицейский чин, — а те, кто не влезал в воду, выстроились на противоположном берегу и дразнили охранника. Нет, он тут ни при чем. И мы знаем, что он не был знаком с девушкой. Даже если предположить, что он открыл замок отмычкой и впустил ее — какой в этом смысл? Секс? Но к ней никто не прикоснулся.
— Собственно говоря, — сказал доктор, — Ненита Куген была девственница — virgo Intacta[5]. Странно после этого слышать о каком-то ее невероятном распутстве. Когда она лежала на этом алтаре, такая чистая и благоухающая, то казалась изваянием девы-мученицы.
— Не знаю, как это произошло, — сказал майор Торрес, — но, когда мы закончили осмотр и решили убрать тело, на берегу уже собралась толпа и все говорили, что в пещере нашли мертвую девушку и что ее тело источает благоухание. За дорогой, идущей вдоль берега, находится старое баррио[6], и туда — представляете! — вдруг потянулась целая процессия этих старух. На них были эти странные шляпы, они пели и скакали, переходя дорогу, — фанданго, видите ли. Пришлось их разогнать, образовалась ужасная пробка… Впрочем, движение на этой дороге и так чересчур интенсивное, пробки там всегда.
— Мне пришлось выйти из машины и идти пешком к пещере, — сказал Почоло. — Я бросился туда, как только мне сообщили. Причем, Джек, они ведь не знали, кто эта девушка, но я-то узнал ее. Когда она приехала, она передала мне письмо от матери. И, глядя на нее мертвую, я вспоминал о молодой Альфреде, когда она ходила с косичками, а мы с тобой были вихрастыми юнцами, и обо всей нашей старой компании. Люди видели, как их мэр чуть не заплакал. Кстати, девушка была больше похожа на Альфреду, чем на падре Кугена.
— Странно, что для тебя он все еще падре Куген, — сказал Джек.
— Послушай, старина, так ведь сколько семестров он преподавал нам английскую литературу! Да, насчет этих старух в дурацких шляпах: примерно с неделю они устраивали свои шествия, пели и плясали там, за дорогой. Ближе они подойти не могли. Мы не пускали их на берег, к пещере, но они приносили с собой рис и цветы, даже какую-то еду, и бросали все это вниз, к пещере.
— Ты не знаешь, что бы это могло значить?
— Пусть скажет доктор Гуарин, Джек.
— Видите ли, мистер Энсон, моя теория состоит в том, что все это — отголоски древних суеверий. Скажем, существовал когда-то обычай убивать молодого члена племени во время сева. Юношу или девушку, посвященных богам, приносили в жертву с песнями, плясками и прочими штуками. Весь этот тарарам и привел к тому, что обряд сохранился в памяти не как кровавое убийство, а как праздник. Ежегодные заклания стали легендами об избранниках, которых боги брали к себе и поселяли в каких-то священных местах. Отсюда, скажем, миф об Эндимионе[7], спящем непробудным сном в пещере богини Луны. Не исключено, что в мае, когда старики и старухи у нас услышали, что в знаменитой пещере нашли девушку, источавшую благоухание, народная память проснулась в них. Предполагается, что тот, кого возлюбили боги, должен источать аромат. Кстати, и в церкви сейчас ведь то же самое: кто умер в «благоухании святости», тот прямой кандидат на канонизацию. Но нашим старикам и старухам этот аромат напомнил о куда более древних обрядах. Многие из них еще помнят рисовые поля на месте нашего города и майскую фиесту перед началом сева. Вот старухи и устроили процессию — именно старухи, потому что в незапамятные времена они-то и были жрицами и носили эти чудные шляпы, маски и замысловатые прически. И дикие пляски устроили, и разбрасывали рис, цветы, яства, поскольку в незапамятные времена был такой обряд, связанный с севом. А что, мистер Энсон, разве не могла та же память веков пробудиться и в вас сегодня утром, когда вам представилась обнаженная девушка, прогуливающая на ниточке краба?
