Я в пять минут собрал рюкзак, накидав туда ручек и тетрадей. Андрюха тем временем завладел какой-то там книжицей из книжного шкафа, в котором в тщательной подобранной цветовой гамме стояли полные собрания нечитанных никем произведений. Луч солнца сверкнул на золотом тиснении — конечно же, это был Достоевский. На вопросительный взгляд, я равнодушно кивнул:
— Конечно, бери.
Мы вышли из подъезда. Ударило солнце. Пожали друг другу руки и разошлись. Я в школу. Андрюха незнамо куда, но наверняка уж не домой — а ходить — слоняться по старому городу.
Он идет, опустив голову, погрузившись в себя, в руке черная книга.
Солнце распирает небо.
Путь в школу имеет две здравых траектории. Если использовать в качестве сравнения шахматные фигуры, то одна траектория — ход конем — шагаешь по Манто, доходишь до перекрестка с Дауканто, поворачиваешь направо, и уже видно красное типовое строение школы. Вторая средняя имени М. Кое-кого (Горького). Другая траектория — ход ферзем — по дворам наискосок, мимо немецких домиков, двух-трех этажных, из труб которых испаряются локально отопительные дрова. По дворам гуляют курицы. В детстве именно здесь меня ловили хулиганы и не раз отбирали кровный рубль в видео салон на фильм про ниндзю.
Второй путь более короткий — выигрываешь минуты три, но обычно все равно опаздываешь, так как выходишь из дома экстремально поздно, может спасти только чудо, но чудеса случаются крайне редко — в этом их главное качество.
Но можно обойтись и без чудес — завернув по обыкновению в курилку.
Курилка за зданием детской библиотеки.
Спокойно стоят курят выпускники — последняя школьная весна — мы дядьки — никого круче на всем белом свете — мы щуримся весеннему солнцу, жизнь наполнена и прекрасна. В сторонке стоят испуганные и наглые семиклассники, от асфальта метр с бумбончиком, а уже в поисках крутости — экономят на завтраках, покупают первую пачку «Red&White», а потом бледнеют и кашляют, и от третьей затяжки блюют.
Я пробегаю мимо. И так я опаздываю. Покурю на большой перемене за место школьных котлет с отвратными макаронами. Двери на перемены из школы закрывают. Поэтому часто курим в туалете в малышовском крыле. Учительницы начальных классов почти что ровесницы. Стоят с нами, судорожно затягиваются — только так и можно успокоить нервы от этих маленьких засранцев: «Коля из 2–ого „А“— меня опять послал на…!»
Я спешу на историю. В классе появилась новенькая. Она будоражит мое воображение. Ночами я не могу заснуть — думаю о ней.
Так исторически сложилось, что я был влюблен почти что в каждую девчонку нашего класса.
Я был влюблен в Аню, сидел с ней за одной партой во втором классе, и пока ей не сделали очки, терпел от неё постоянные: «Что-что там написано? А там? А третий пример?» Мне это нравилось, но я ворчал, чтоб не быть уличенным в дружбе с девчонками.
Я был влюблен в Машу, ходил к ней домой вышивать слоников крестиком.
Я был влюблен в Ольгу — сидел с ней на английском, и все у неё списывал.
С Мариной мы гуляли по коридорам школы, взявшись за руки.
Карина — Ирина — Катерина — … кому-то я носил портфели, кого-то целовал в парадной, у кого-то учился расстегивать лифчики, у кого-то снимать трусики зубами.
Моим влюбленностям было не счесть числа. Но постоянство утомляет. Так порою хочется изменить. Как только я увидел новенькую, я понял, что нельзя упустить эту возможность.
Каштанка. Волосы до плеч, чуть вьются. Глаза зеленые. Хлоп, хлоп ресницами. Скромница. Симпотяшка. Впрочем, пора начинать мою историю.
Её зовут Дануте, она приехала из Вильнюса.
2.
В Клайпеде полно каштанов. Их листья взрывают огромные липкие почки, появляются бледно зеленые кулачки, темно-коричневая шелуха летит вниз, падает на прошлогодний опад. Так гнилые старые листья получают авиа поцелуйчики от внучатых племянников. Фраза достойна школьного сочинения. Впрочем, я не о том. Написал про Дануте — каштанка, и вспомнилось, как мы с Витюхой, набрав каштанов, сидели на остановке, рядом с кинотеатром «Жемайтия» и бросали их на проезжую часть, выискивая похожести, давали им имена ненавистных одноклассников и учителей. Был Барвен — директор школы. Был Куликов — толстый и весь какой-то засаленный, грязно волосатый, потеющий. Был Давыдов с его бабушкой. Мы взрывали его пеналы новогодними бомбочками и воровали бутерброды из портфеля, а его бабушка таскала нас за уши. Каштаны прыгали по дороге, скорее скорее, лишь бы успеть на другую сторону, но везет крайне редко, и вот, застыв от ужаса, смотришь, как мчится на тебя автомобильное колесо, сдавленно вскрикиваешь, а потом понять не можешь, почему это ты такой плоский. А мы с Витюхой ржем и даем новые имена.
