Около ГУМа место ходкое, шумное: постоять не дадут.
Прибежали говорливые узбеки с огромным ковром, трое на один ковер, торопливо полезли в машину.
– Вези. Почему не везешь?
– Обед, – объяснила. – У меня обед.
Приплыли роскошные грузины в неохватных кепках, – глаза томно полузакрыты, руки в карманах, – оглядели кругом машину, будто собрались покупать, свысока покосились на Аню, сыто поцокали языком.
– Шофер нэт?
– Нет, – подтвердила. – Сама жду.
Притопали два мужика, – на горбу по страшенному "сидору", – сказали, окая:
– Девка, не довезешь?
– Не довезу, – окнула в ответ. – Дайте продохнуть.
Пришли под ручку девушка с косой до пояса и молоденький лейтенант в ненадеванных погонах, попросили в неприступном смущении:
– Товарищ таксист, покажите нам главные московские достопримечательности.
– На какую сумму? – спросила. – На рубль достопримечательностей? На три? На десятку?
– Ваня, – охнула девушка, – ГУМ... Смотри, ГУМ... Ну, Ваня! Ну, пожалуйста...
Лунатиками ушли в ГУМ.
Прискакали глазастые интуристы с балалайками, голоногие, тощие, поджарые, как хлеб подсушенный, запрыгали вокруг, защелкали аппаратами, будто не видали отродясь, как человек арбуз ест, залопотали вразнобой:
– Фикче-микче-пикче...
– Ни-ни, – отказала. – Дайте оклематься.
– Ок-ле-мать-ся... – повторили интуристы и уткнулись в разговорники.
Приплелся, шаркая галошами, старый человек с явно выраженными национальными признаками, спросил, отдуваясь:
– Посидеть – бесплатно?
– Бесплатно.
– Я посижу.
Залез в машину, блаженно вытянул ноги:
– Как вы думаете, почему в этом городе мало скамеек?
– Не знаю.
– Я знаю. Чтобы не засиживались.
Подошел могучий парень в тугих до неприличия джинсах, – бык-производитель, – небрежно привалился к капоту, взял последний арбузный ломоть:
– На Клязьму сгоняем?
– Чего там не видала?
– Трояк сверху.
– Жарко, – сказала. – И далёко.
Парень подумал, оглядел ее, не торопясь, с пониманием, сплюнул под ноги косточки, шевельнул чудовищным, будто накладным, бицепсом:
– Порубаем, скупаемся, то-се на травке... И назад.
– Думаешь, надо?
– Не помешает.
– Иди, – послала. – Найди помоложе.
Он и пошел, играя обтянутым задом.
– Женщина, – сказал из машины старый человек с явно выраженными национальными признаками, – у вас такая профессия! Я вам завидую.
– С чего бы это?
– Она еще спрашивает! К вам люди идут.
– Вот где они у меня, эти люди!
Старый человек передвинулся по сиденью, сел на место шофера, положил на руль тонкие, дрожащие, в седых волосках руки.
– Как вы думаете, меня не возьмут в шоферы?
– Думаю, нет.
– То-то и оно... Чего я раньше думал?
И покрутил легонько руль. Поглядел вперед слезящимися, мутными глазами.
– Жарко, – сказала Аня. – Сил нет.
– Нет, – согласился. – Давно нет.
Полез из машины, вынимая себя с трудом, по частям.
– Дед, – пожалела, – какой же ты старый...
– Старый, – сказал. – Зато живой.
И пошел прочь, шаркая галошами. Затерялся в суетливой толпе.
Аня нехотя полезла в жаркую машину, погляделась в зеркальце. Поправила волосы, перевязала косынку на шее, концы расправила на стороны. Так, вроде, лучше. Так веселее.
2
Вывалился из дверей магазина мужик – чудила чудилой, по-пьяному пошел через дорогу, натыкаясь на прохожих. На улице пекло, все вокруг чуть не голые, а у этого теплая ковбойка, суконный пиджак, черные тяжелые штаны. На голове фетровая шляпа, на ногах сапоги, к груди прижат синий эмалированный таз. Сам красный, потный, как водой облитый. От одного его вида в жар бросает, температура вокруг поднимается.
Чудила рванул дверцу, тяжко плюхнулся на сиденье, загремел тазом. Глаза шалые, губы закушены, капли на усах, на бороде. Поразевал по-рыбьи рот, с трудом, по частям, вытолкнул одно слово:
– Саве-лово...
Оглядела его в зеркальце:
– На вокзал, что ли?
– На вок-зал... На вокзал!
И, озираясь на ГУМ, на распахнутые двери, в которые плотной лавиной вливался народ, забормотал тонким голосом, со всхлипыванием:
– Ад... Ад кромешный... Не приведи, Господь! И понесло, и закрутило... Щепою... Щепою!
Аня включила счетчик, медленно тронула с места, осторожно продвигалась через густую толпу.
– Во смех-то... Слабые вы, мужики, на магазины. Совсем никуда.
