Видно было издалека, что идет значительный человек, облеченный полномочиями, и даже в пьяном виде человек не теряет своей значительности. Это был работник умственного труда, интеллигент первого поколения, удостоверенный приказом по учреждению, но Лехой он не гнушался. Отнюдь. Подошел, встал у забора, поглядел понимающим глазом.
– Ну? – нехотя, для проверки, полюбопытствовал Леха. – Как там чего?
– Через плечо, – приветливо ответил друг ситный, и Леха тут же, без промедления, отдал ему два рубля.
Друг ситный, не спрашивая, перешел с достоинством улицу, скрылся за нужным углом. Долго его не было, наверно, с полчаса, а Лехе показалось – вечность. Всполошился, заругался, полез было через забор: бежать за угол, искать, бить морду…
Наконец он пришел. Обрывая карман, вытянул заветную бутылку да пару карамелек на закуску. Из другого кармана достал два граненых стакана, пояснил обстоятельно, что у автомата газированной воды была очередь, стаканы требовались людям, и он, друг ситный, обождал, пока все напьются, утолят ненасытную жажду, а уж потом забрал стаканы, потому как главное для него – это забота о человеке, удовлетворение его надобностей, кажного его желания... – но ежели кто опоздал и не напился, нехай теперь их подождет: других стаканов у автомата нету, он, друг ситный, забрал все, что были.
Леха не дослушал, загорелся, отодвинул ломаный прут в заборе:
– Давай, – зашептал. – Сыпь за мной...
Друг ситный с достоинством протиснулся в щель, и Леха повел его за кустами, за деревьями, в тихий уголок, где заросли, полумрак, куда выходит беленая стена больничного морга.
– Тут, – облизал сухие губы. – Можно.
Но друг ситный не спешил разливать. Первым делом ему понадобилось объяснить, по какому случаю он пьет. Не просто так, без причины, как пьянь беспортошная, а с большим, скрытым от Лехи смыслом. Пусть Леха лопнет, слюной изойдет: пока не объяснит, пить они не станут. Дело в том, что он, друг ситный, другой день не просыхает, у него, у друга, знаменательное событие, веха, крутой поворот, приобщение к тайнам руководства, блистательные, заманчивые перспективы, о которых говорить не стоит, чтобы не сглазить, да и если сказать – Леха все одно не поймет, не его ума дело... Удовлетворившись сказанным, друг ситный замолк и незамедлительно разлил поровну.
Леха хотел было в ответ пояснить, что и он тоже не лыком шит, не обсевок какой, знает где почем, что и у него дядька – знаменитый Игнат Никодимов, гордость деревни, большой начальник по строительной части, с личным шофером и прочее разное, но говорить не стал, а схватил стакан дрожащей рукой, понюхал, застонал, лизнул краешек.
– Ну... – промычал в предвкушении. – Дождались...
Но друг ситный пить не дал. Что они, пьянь подзаборная, просто так лакать? Тост. Непременно нужен тост. Без тоста он не согласен. Сдвинул стаканы, строго поглядел на Леху, сказал со значением:
– Чем в таз, лучше в нас.
С тем и выпили.
Леха подхватил бутылку, разлил по быстрому остатки, стряхнул до тощей капельки и, не дожидаясь нового тоста, торопливо глотнул свою порцию. Тут его и забрало. Сразу. Толчком. От хилости, вялости, пониженного давления. Вспомнил Леха не к месту сопливого докторишку, жалостливый его взгляд, и всполошился, задвигался, с хрустом раскусил стеклянную карамельку, скривился от едкой сладости:
– Эт-то что жа... Тут загибаешься, а они не чешутся... Им до лампочки... У их не каплет... У их отсидел свое – и в кассу…
Друг ситный с Лехой не согласился. Сказал весомо, строго, что всегда ценил и уважал врачей, что, по его, друга, мнению, врачи – они стараются, пекутся, заботятся о здоровье трудящих масс, как о своем собственном, наши врачи – это и не врачи вовсе, а прямо волшебники, и что трудящим массам от них – одна польза. Сказал – припечатал.
Леха Никодимов бессильно опустился на траву, спиной привалился к стене морга, глядел с большим сожалением на пустую посуду. Только разохотился, а она уж и кончилась. Так и жизнь наша, короткая, не до краев, до конца не распробованная.
Но друг ситный без колебаний полез за пазуху, вытянул еще бутылку – непочатую, твердо поставил на пенек.
