Неожиданно Бадра приподнялся и окликнул меня:
— Гунга, ты спишь?
— Нет… что-то не спится, — ответил я.
— Хочешь, расскажу тебе один случай?
— Расскажи.
— Тогда слушай. Это произошло в прошлом году.
Я сел в постели и приготовился слушать. Бадра встал, разобрал постель, разделся. Забравшись под одеяло и повыше положив подушку, сказал:
— Да ты ложись. Так будет удобнее.
И Бадра рассказал мне такую историю.
— Когда я был маленьким, — начал он, — у нас на окне в большом глиняном горшке росла бегония. Как бы ее ни повернули, листья ее всегда тянулись к свету. Раз в год на ней распускался нежный розовый цветок. Вот так и я рос под крылышком у родителей, как этот цветок, защищенный стеклом от непогоды, и думал, что весь мир заключен в четыре стены нашего дома. Пролетели школьные годы, я поступил в институт. Учился по вечерам, ходил в гости, гулял, танцевал. Порхал как мотылек на лугу, с одного цветка на другой. Словом, вел себя так легкомысленно, что даже не заметил, была у меня первая любовь или нет. Ты, Гунга, сейчас в таком возрасте, когда кажется, что все очень просто. Но жизнь — дело серьезное, глупостей она не прощает. Чтобы не наделать ошибок, нужно строже к себе относиться, видеть цель, не бояться трудностей и, главное, думать. Потом сам себе скажешь спасибо.
Бадра погасил в пепельнице очередной окурок, глядя прямо перед собой. Я не совсем понял смысла его последних слов. То ли он укорял меня за мою сегодняшнюю строптивость, то ли вообще считал, что лень вперед меня родилась.
— Ну так вот, в прошлом году, — продолжал Бадра, — после ноябрьских праздников поехал я в командировку в Кобдоский аймак[11]. Я должен был проверить, как идет зимовка в бригадах одного сомона. Председатель сельхозобъединения дал мне «Газ-69» с водителем, и я целыми днями колесил между стоянками бригад. Интересное место — Кобдоский аймак. Лесов там почти нет, поэтому в дело идет карагана. Переплетают ее с камышом и строят теплые загоны для скота. Не всякий хангаец[12] может построить такой загон. А кобдосцы строят из караганы и хлева для молодняка, и даже запасники для мяса. Люди там очень трудолюбивые. И гостеприимные. Согреют в большом чайнике молочную водку, наварят полный котел мяса и потчуют гостя досыта. Приходят соседи. В разгар веселья кто-нибудь запевает:
Эх, у озера, у камышового,
Мой скакун буланый, быстроногий…
И все подхватывают:
Помчусь стрелой к родному порогу.
Ждут отец и мать сына родного…
Однажды вечером по пути в сомонный центр остановились мы у юрт в долине реки Кобдо. Закатные лучи окрасили снежные поля в малиново-красный цвет. Услышав шум машины, из юрт с восторженным криком выбежала ребятня. Постройки зимника выглядели добротно. Возле загона для молодняка сгрудились двухгодовалые барашки. Ребячий гвалт вдруг перекрыли удалые переборы гармошки: кто-то наигрывал веселую плясовую. Вошли мы с водителем в юрту, откуда слышалась музыка, да и рот раскрыли от изумления: сняв с плеча гармонь и положив ее на кровать, нас приветствовала девушка лет двадцати! Ее черные, большие, как у лани, глаза смотрели приветливо и с достоинством. Смугловатая кожа подчеркивала тонкую красоту лица. Я не мог оторвать от нее глаз. Звали ее Бодьгэрэл…
Выйдя из юрты, я понял, что погиб. Отсюда до сомонного центра рукой подать, но не мог я так просто уехать — я должен был увидеть ее еще раз. И я велел водителю заехать еще в пару мест. Тот молча сел за руль, и мы двинулись к следующему зимнику.
Когда мы вернулись к той юрте, совсем стемнело. Девушки дома не было. Нас встретила пожилая женщина — видимо, ее мать. Пригласила войти, раздеться, угостила чаем. Я спросил, где Бодьгэрэл.
— Ушла на вечер, — ответила она.
— А где это?
— Здесь, неподалеку. В красном уголке. Хотите ее повидать?
Я кивнул. Мы расспросили дорогу и поехали.
У красного уголка машина резко затормозила, стоявшие на привязи лошади испуганно запрядали ушами. Фары осветили оседланных верблюдов и быков, запряженных в телеги. Где-то рядом тарахтел движок. Теплый воздух, валивший из приоткрытой двери, клубился на морозе. Четырехугольники окон светились малиновым светом. До нас долетали негромкие звуки танцевальной мелодии. Вошли мы с шофером, и глаза у нас разбежались. Нарядные пары медленно кружились в танце. Кого тут только не было: казашки в неизменно белых головных уборах, краснощекие монголки, парни мингаты
