Постепенно холодное сердце мужа мягчело. Басан уже не крушил безжалостно молодые деревца, стал бережнее относиться ко всему, чего касалась Бужидма. Она открыла ему глаза на красоту природы. Наверное, это и есть женские чары…
Но муж считал жену собственностью, никто не смел даже заговорить с ней. И вот как-то раз увидел он, что из юрты, озираясь по сторонам, вышел самый молоденький лесоруб. Вся любовь мужа обратилась в гнев. Кровь бросилась в голову. Он ворвался в юрту, схватил жену, и в его медвежьих лапах затрещали ее кости… Несчастный! Ревность ослепила его.
С того дня Бужидма стала таять. Жизнь в ней угасала. И она умерла. Горько опечалился муж. Что он наделал?! Раскаяние пришло слишком поздно. С последним ее вздохом, показалось ему, ветви деревьев всколыхнулись в безмолвном плаче, по всей земле пробежала дрожь. И утренняя звезда Цолмон[8] уронила прозрачную слезу.
Эти пятеро скоро расстались. Бужидма сумела вселить в их суровые души любовь к природе, лесу. Какое-то время скорбь о ней держала их вместе, но потом они разбрелись кто куда и больше никогда не встречались. Басан жить не мог без тайги. И, как бы замаливая грех, всю остальную жизнь учил молодых лесорубов рачительно относиться к лесу. Сколько деревьев посадили его ученики на месте порубок? Но даже сотни тысяч деревьев не смогли бы вернуть Басану любимую. Кровоточащая рана осталась на всю жизнь в его сердце…
Старик кончил рассказывать. Я заметил, что он загрустил. Мне стало жаль его. Я вспомнил про старую сосну и, взяв из кузова пилу, попросил шофера спилить то дерево, на которое так внимательно смотрел дедушка Басан. Я был уверен, что наш подарок порадует его.
Проводы дедушки Басана удались на славу. Отправились обратно, когда стало темнеть и на небе уже проступили яркие звезды. По дороге опять остановились у родника. Там все уже было готово. На земле лежали большие чурки. Я выпрыгнул из машины.
— А ну, ребята! Грузите в кузов, подвезем дедушке дров!
Басан вылез из кабины, сделал несколько шагов в темноте и попросил шофера включить фары.
— О горе! — вырвалось у него. Мы подбежали к нему. Старик закрыл ладонями лицо и тихонько плакал.
— Что случилось? Что с вами, дедушка? — спрашивали мы наперебой.
— Подите с глаз моих! Негодники… — сердито выговорил Басан. — Кто велел вам трогать эту сосну? Хоть бы спросили! Да разве вы не знаете, что родник сохранился здесь только благодаря ей? Здешние жители считают его целебным. Деревья, росшие когда-то рядом, я сам срубил в молодости по глупости и недомыслию. Здесь, у седой сосны, я впервые встретился с Бужидмой. С тех пор для меня это святое место. Раз в год я приходил сюда, вспоминая ту первую встречу… И вот не стало последней опоры в жизни. А я-то считал, что научил вас уму-разуму! Нет-нет, неправ я. Вашей вины в этом нет. Один я во всем виноват… Вот и пришла расплата. Почему я раньше не рассказал вам об этом, почему раньше не рассказал?…
Скалы были совсем рядом…
(перевод Б. Намжилова)
Табун за ночь ушел недалеко. Я увидел его возле речки южнее сомонного центра, подъехал ближе и не спеша погнал лошадей домой. Туман опустился на воду еще рано утром и теперь лениво колыхался, поднимаясь к небу, рваные его края переливались под косыми лучами солнца всеми цветами радуги. Маленькие копыта жеребят оставляли четкие следы на траве, подернутой инеем.
Летом во дворе у меня всегда кобылицы. Такой уж я человек — не могу без кумыса. Учителя худонской школы, где я работаю, частенько наведываются ко мне попить кумыса. А директор, бывало, скажет:
— Наш Харху знает, что делает. Родом не из наших мест, да и учителем работает, а вот ведь держит кобылиц, свой кумыс имеет. Толковый человек…
Но не все так думают.
— Харху, — говорят иные, — как быстро ты освоился в худоне! Едва ли найдется другой такой учитель — купил себе дом, обзавелся хозяйством, лошадьми… Что же это за учитель, от которого только и слышишь о ценах на резвых скакунов?…
Я не обращаю внимания на эти речи. Человек сам кузнец своего счастья. То, что я делаю, доставляет мне радость. Я всегда следую пословице: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят…»
