Корреспонденты газет и журналов сообщили потом много забавных, трогательных и смешных подробностей этой паники. Были люди, которые решили сражаться до конца и погибнуть, но не попасть под власть фашистов.
Поверившие в нашествие марсиан реагировали иначе. Один профессор геологии в Принстоне немедленно отправился к месту происшествия, чтобы взять образец инопланетного материала. Одна обремененная долгами хозяйка даже обрадовалась — теперь не нужно будет платить по счету мяснику. А какой-то оптимист воскликнул: «Страх перед марсианами будет стоить моей теще по крайней мере десяти лет жизни!»
Такое действие произвел на людей поразительный реализм этой фантастической истории о вторжении марсиан.
Новой научной фантастике тогда уже шло к двадцати, но именно в этот день на конкретном примере все поняли, какое близкое отношение имеет она к жизни.
С тех пор мы убеждаемся в этом на каждом шагу. К счастью, не на конкретных примерах.
Сегодняшняя научная фантастика говорит об очень многом, ее интересует все на свете. Но прежде всего она — предупреждение. Она пишет о мире, который достиг такой высокой ступени технического развития, что оказался способен сам себя уничтожить. И она обращается к людям, чтобы они узнали об этом заранее и не нуждались бы в конкретном примере. Таким примером уже некому будет воспользоваться.
Современная фантастика потому и заняла такое место в литературе и жизни, что человечество больше всего нуждается сейчас в этом предупреждении. Сегодня фантастика говорит сначала о человечестве, а потом уже о человеке — ведь надо прежде всего, чтоб выжило человечество, — но она говорит и о человеке, о его ответственности за все происходящее в мире. Она показывает, как в мире все связано, как неожиданно, какими хитрыми путями может подкрасться опасность. Она внимательно исследует будущее, для того чтобы человечество не оказалось лишенным этого будущего.
Вот что сделал для литературы и жизни Герберт Уэллс.
* * *
Бывает, что слава приходит к человеку неожиданно для него самого. Бывает и так, что человек не знает, как ему распорядиться этой неожиданно явившейся славой.
Про Уэллса нельзя сказать ни того, ни другого. Он с детских лет — и всегда совершенно по-детски, считая это чем-то абсолютно естественным, — был уверен в своем исключительном месте в мире и совершенно точно знал, на что должен употребить свое влияние: на то, чтобы переделать мир. Основательнейшим образом. Меньшее его не устраивало.
Причины у него для этого были двоякие.
Во-первых, он видел, с какой неприязненной гримасой жизнь встречает бедняка вроде него. Мир, в который он вступил, оказался удивительно неуютным и неустроенным.
Во-вторых, по мере того как он узнавал мир, он все больше понимал — он понял это заметно раньше других, — что мир должен измениться или погибнуть.
Мальчиком он, конечно, понял только первое. Зато понял быстро и усвоил накрепко.
Мать у него была горничная, отец — младший садовник. Правда, как считали родители Уэллса, происхождения они были хорошего.
Отец матери одно время, пока не разорился, держал деревенский трактир, а второй дед был старшим садовником и сам отдавал распоряжения младшим садовникам, где выкопать яму, где постричь кустарник. Но родители Уэллса таких высот уже не достигли. Единственное, что им удалось, — это купить на сорок фунтов, доставшихся в наследство, тесный двухэтажный домик в Бромли, неподалеку от Лондона.
В комнате, выходившей окнами на улицу, располагалась посудная лавка. Собственно, ради этой лавки Уэллсы и купили домик. Им очень хотелось быть людьми независимыми и именоваться не слугами, а «коммерсантами».
К сожалению, с коммерцией у них ничего не вышло. Конечно, никто не запрещал теперь Уэллсам именовать себя «коммерсантами» или даже, если угодно, «негоциантами». Это право, если не подходить к делу строго, лавка им давала. Только вот дохода она не давала. В Бромли жили люди аккуратные, бережливые. Посуду они не били. И не покупали.
И все-таки, как скоро выяснилось, у них тоже были свои слабости. Они любили крикет. А в этом деле Джозеф Уэллс мог оставить позади себя кого угодно. В ученье он в свое время не отличился, к профессии своей тоже интереса особого не почувствовал да и в лавке не мог долго высидеть, но вот мяч всю жизнь гонял с истинным увлечением. Джозеф стал профессиональным крикетистом, и семье теперь было на что прожить.
