— Не забывайте, что все произошло рядом со спальней.
— Пусть так! Я даже готов допустить, что Лиз поощряла его ухаживания. Не нам с вами ее судить. Вот как…
— Возможно, между ними что-то и было. Так или иначе, он оставался носителем имени д'Ансеваль и его прадеды были хозяевами замка, купленного старым Бальтазаром, одним из их крестьян.
— На внучку коробейника это, конечно, могло произвести впечатление.
— А почему бы и нет? Но ведь могло быть и другое: узнав об образе жизни, который он ведет, у нее могло появиться желание спасти его. Не правда ли, вполне правдоподобная версия?
Почему Мегрэ вдруг пришел в ярость? У него было такое впечатление, будто ему хотят представить все собранные им сведения в кривом зеркале. Ему не нравился и вкрадчивый тон комиссара, который словно заучивал с ним урок.
— Есть еще одно предположение, — тихо произнес он.
— Какое?
— Что мадемуазель Жандро-Бальтазар хотела к своему состоянию прибавить еще и титул. Очень приятно быть владелицей замка д'Ансеваль. Но, может быть, она чувствовала себя там самозванкой? Я тоже провел детство в замке, где мой отец был лишь управляющим. Помню, как унижались богатые выскочки, чтобы добиться приглашения на охоту.
— Вы полагаете, что она хотела выйти замуж…
— За Боба д'Ансеваля. А почему бы и нет?
— Не буду обсуждать этот вопрос, но такое предположение кажется мне более чем смелым.
— Таково мнение ее горничной.
— Вы допрашивали горничную, несмотря на… У него чуть было не вырвалось: «…мои советы». А это должно было означать: «Несмотря на мои распоряжения!»
Но он промолчал, и Мегрэ продолжал:
— Я даже, так сказать, похитил ее. Она в двух шагах отсюда.
— Она вам что-нибудь рассказывала?
— Ничего определенного она не знает, кроме одного, — что мадемуазель Жандро вбила себе в голову мысль стать графиней.
Ле Брэ нетерпеливо махнул рукой. По-видимому, ему было очень неприятно, что кому-то из его круга приходилось отказывать в уважении.
— Допустим. Но это ведь ничего не меняет в ходе событий. Согласитесь, что Боб мог вести себя, как хам.
— Мы не знаем, что происходило в комнате. Нам известно только одно: кто-то стрелял…
— Однако мы приходим к одному и тому же выводу. Человек ведет себя, ну, скажем… вызывающе. Брат девушки находится в доме… так же как и старый слуга Луи. Девушка зовет на помощь. Один из мужчин слышит крик, стремительно взбегает наверх и в порыве справедливого гнева хватает револьвер, который, как вы сами говорите, лежит на ночном столике.
Казалось, Мегрэ готов согласиться с предположениями своего комиссара. Но, сделав еще одну затяжку из своей трубки, лучшей из всех, какие ему когда-либо приходилось курить, он неторопливо возразил:
— Как бы вы поступили на месте этого человека? Представьте себе, что вы еще держите в руках дымящийся револьвер, как любят писать в газетах. На полу лежит убитый или тяжелораненый человек.
— Если принять гипотезу, что на полу лежит раненый, я бы вызвал врача.
— Этого никто не сделал.
— И отсюда вы выводите заключение, что человек был мертв?
Мегрэ продолжал спокойно развивать свою мысль, словно шел по ее следам.
— И вот раздается стук во входную дверь. Это стучит прохожий, услыхавший крики о помощи.
— Допустите на минуту, мой милый Мегрэ, что не очень-то приятно посвящать в свои дела первого встречного.
— На лестничной клетке слышен крик: «Живее, Луи!» Что это означает, по-вашему?
Мегрэ едва отдавал себе отчет в том, что разговором завладел он, что они — он и его начальник — поменялись ролями и что положение последнего становится все более затруднительным.
— Человек мог быть еще в агонии. А может быть, у Лиз был нервный припадок? Не знаю. Полагаю, что в подобных случаях человек теряет самообладание. Но Луи вышвырнул непрошеного гостя на улицу, заехав ему кулаком по физиономии, — продолжал Мегрэ.
— Он поступил не очень-то благородно.
— По-видимому, они не растерялись и сразу сообразили, что тип, которого дворецкий отдубасил, побежит в полицию. Последняя не замедлит явиться к ним за объяснениями.
— Что вы и сделали.
— В их распоряжении имелось некоторое время. Они могли бы сами позвонить в полицию: «Произошло то-то и то-то. Это не преступление, а несчастный случай. Мы вынуждены были защищаться от громилы, угрожавшего нам». Полагаю, что вы действовали бы именно так, господин комиссар.
