Может быть, вовсе не из жестокости. Просто не подумали, вероятно, что имеют дело с его сыном.
— Ты начинаешь понимать, Оливье? А? Тот ведь каждый вечер уходил из дома, унося с собой свои бутерброды, рассказывал о типографии, что на улице Круассан, а мальчишка знал, что отец лжет. Не следует ли сделать вывод, что он знал правду и о пресловутом дядюшке Гедеоне? И просто умело подыгрывал отцу.
— А я-то обещал ему приемник!
Никто не осмеливался проронить хоть слово, ибо слова эти могли натолкнуть на самые страшные мысли.
Даже те, кто никогда не бывал на улице Васко да Гама, представляли себе нищее жилище, десятилетнего мальчугана, проводившего долгие часы в одиночестве, эту странную семью, где из страха причинить друг другу боль один обманывал другого.
Надо было поставить себя на место мальчишки и понять, как восприняла все это его детская душа: отец, наклонившись над ним, поцеловал его в лоб и ушел, а всюду празднуют рождество, соседи пьют и поют во всю глотку.
«Завтра утром тебя будет ждать сюрприз».
Это мог быть только обещанный приемник, а Биб отлично знал, сколько он стоит.
Известно ли ему было в тот вечер, что у отца ни гроша за душой?
Человек уходил вроде бы на работу, а никакой работы нет.
Пытался ли мальчуган уснуть? Напротив его окна по другую сторону двора высилась огромная стена с освещенными проемами окон, — там текла чужая, пестрая жизнь.
Кто знает, может быть, облокотившись на подоконник, он хотел заглянуть в эти окна?
Отец, у которого не было денег, собирался купить ему приемник.
Комиссар вздохнул, постучал трубкой о каблук и, выбивая пепел прямо на пол, сказал:
— Более чем вероятно, что он видел вас у старухи.
— Скорее всего.
— Постараюсь сейчас проверить одну деталь. Вы живете на третьем этаже, а она на первом. Вполне возможно, из ваших окон видна только часть комнаты.
— Совершенно верно.
— Ваш сын мог видеть, как вы оттуда выходили?
— Нет! Дверь находится в глубине комнаты.
— Вы подходили к окну?
— Я присел на подоконник.
— Весьма важная деталь. Скажите, окно было открыто?
— Да. Помню, мне сильно дуло в спину. Теща всегда спала с открытым окном, зимой и летом. Она из деревни. Первое время после нашей женитьбы она жила вместе с нами.
Комиссар повернулся к человеку, сидевшему у телефонного коммутатора.
— Вы об этом подумали, Лекер?
— Об узорах на окне? Я думаю об этом с самого утра. Если окно было открыто, разница между температурой в комнате и на улице была бы не столь уж велика, чтобы на окнах мог образоваться лед.
Сигнал. Вилка вставлена в гнездо.
— Да… Как вы сказали? Мальчишка?..
Все застыли в напряжении, не спуская глаз с Лекера.
— Да… Да… Как? Бросьте на поиски всех мотоциклистов… Пусть обыщут весь квартал. Я занимаюсь вокзалом. Сколько прошло времени с тех пор? Полчаса? Он не мог раньше предупредить?
И, не теряя времени на объяснения, Лекер переставил вилку в другое гнездо.
— Северный вокзал? Кто у аппарата? Это ты, Ламбер? Слушай, очень срочное дело… Тщательно обыщите весь вокзал. Наблюдайте за всеми помещениями и путями. Опроси всех служащих, не видели ли они мальчишку лет десяти. Он должен быть где-нибудь возле касс или в другом месте. Что ты говоришь? В сопровождении полицейского?.. Неважно… Очень возможно… Прошу тебя, поторопись. Держи меня в курсе. Ну конечно, задержать его…
— В сопровождении полицейского? — повторил, ничего не понимая, его брат.
— Все может быть. Возможно, это и не он, но если он, то мы на полчаса запоздали… Сообщение лавочника с улицы Мобеж, что рядом с Северным вокзалом. Он торгует прямо на улице… Видел, как какой-то мальчишка схватил с прилавка два апельсина и удрал. Он не побежал за ним вдогонку. Значительно позже, когда поблизости проходил полицейский, он для очистки совести рассказал ему о происшествии.
— У вашего сына были с собой деньги? — спросил комиссар. — Нет? Ни су? У него не было копилки?
— Была. Но я взял оттуда то немногое, что там было, — под тем предлогом, что не хочу менять крупные купюры…
Какое значение обретали теперь все эти детали!
— Как вы считаете, не лучше ли будет, если я сам отправлюсь сейчас на вокзал?
