Первая гражданская война в Риме - страница 86

«Мне кажется, что несчастье Сципиона обнаружило недостаток в нем способности командовать, коль скоро все войско без его ведома могло заключить столь важный договор» (μοι δοκεΐ τόδε ού στρατηγού παθειν ό Σκιπίων άγνοήσας ολου στρατού τοσήνδε συνθήκην), — замечает по поводу случившегося Аппиан (ВС. I. 85. 387). Ж. Арман пишет о неспособности Сципиона предусмотреть реакцию воинов на свои действия и вообще держать их в повиновении, а заодно проводит параллель между Серторием и Фимбрией, с одной стороны, и Сципионом и Валерием Флакком — с другой[869]. Первое возражений не вызывает, а вот второе, возможно, является преувеличением. Как мы видели, есть основания для серьезных сомнений в полном отсутствии согласия между командующим и легатом, иначе Сципион не дал бы Серторию столь ответственное поручение.

Но если консул все-таки был причастен к захвату Суэссы, то почему же этот факт не отразился в просулланской традиции? Объяснить это можно, как представляется, несколькими причинами. Следует отметить, что Сципион принадлежал к одной из славнейших фамилий Рима, и авторы, сочувствовавшие делу нобилитета (как они его понимали), предпочли не обличать в вероломстве аристократа безупречного происхождения, а все свалить на безродного Сертория. Этот вариант устраивал даже тех писателей, которые не собирались обелять Сципиона в силу каких бы то ни было причин - военачальник, чьими приказами с легкостью пренебрегает легат, выглядел в их глазах еще более жалко, нежели тот кто сорвал перемирие.

Итак, Сципион остался без воинов, однако был отпущен Суллой[870]. Диодор рассказывает, что великодушный победитель дал ему конный эскорт, а лишившийся армии консул сложил с себя знаки своей власти. Всадники доставили Сципиона в город по его выбору, где он (очевидно, уже оставленный кавалеристами) вновь принял консульские инсигнии и командование над армией (XXXVIII. 16).

Рассказ этот основан, несомненно, на просулланских источниках и призван продемонстрировать милосердие Суллы (Dowling 2000, 321). Поэтому вполне вероятно, что поведение Сципиона здесь по контрасту с Суллой намеренно представлено в столь неприглядном виде — сложение инсигний[871], как считают исследователи, означало отказ от дальнейшей борьбы, а ее продолжение выглядело как нарушение слова[872]. Но в целом изложение Диодора выглядит вполне правдоподобно — Сулла проявил насмешливое почтение к консулу, предоставив ему защиту, которой не обеспечила ему собственная армия[873].

Это был крупнейший успех будущего диктатора: он унизил врага, чья армия отказалась сражаться за своего консула, и пополнил за ее счет собственные силы. Тем не менее Сулла не стал спешить с активными действиями: он сделал еще один демонстративный жест примирения, вновь отправив делегацию для переговоров к Норбану в Капую. Тот не дал ответа на мирные предложения — как пишет Аппиан, боясь, что его армию переманят, как переманили армию Сципиона (ВС. I. 86. 388-389), хотя, по всей вероятности, это было не более чем предлогом, которым консул мог оправдывать свою несговорчивость перед более осторожными помощниками. По мнению А. Кивни, Сулла поступил так, опасаясь враждебных настроений значительной части жителей Италии. Однако он отдавал себе отчет в том, что надежды на успех соглашения мало (Keaveпеу 2005а, 114). Думается, при этом стоит учитывать и другую сторону вопроса: в случае отказа со стороны Норбана Сулла мог в очередной раз возложить ответственность за продолжение войны на неприятеля, что было немаловажно в условиях, когда многие италийцы ее отнюдь не желали. Аппиан не сообщает, что именно собирался предложить второму консулу Сулла. Но поскольку Сулла делал вид, будто считает, что его переговоры со Сципионом привели к соглашению[874], то он, вероятнее всего, просто собирался предложить Норбану признать таковое. Естественно, со стороны последнего ни о чем подобном не могло идти и речи.

В это время, 6 июля, произошло еще одно, крайне неприятное для марианцев событие. Сгорел храм Юпитера Капитолийского[875], а вместе с ним и Сивиллины книги