Первая гражданская война в Риме - страница 110

Идея мести марианцам нашла отражение и в монетной чеканке. Известен денарий Г. Мамилия Лиметана[1109] с идущим Улиссом и узнавшим его Аргусом на реверсе[1110]. Как известно, изображение этого мифологического персонажа встречалось и на монетах, чеканившихся представителем семьи Мамилиев столетием раньше, но одного, без его верного пса[1111]. Не вызывает сомнении, что здесь подразумевается возвращение Улисса домой и грядущая расправа с женихами. В свое время предполагалось, что имеется в виду возвращение Мария, завершившееся кровавой расправой с его врагами. Однако высказывалась и другая точка зрения, согласно которой речь идет о Сулле[1112]. По мнению Р. Роуланда, Мамилии, считавшие себя потомками сына Улисса Телегона, отца Итала и Мамилии, демонстрировали свою связь с италийцами[1113]. Однако присутствие на монете Аргуса однозначно указывает на тему возвращения и грядущей мести, что несколько странно в контексте, подразумеваемом Р. Роуландом. Более убедительной представляется точка зрения Т. Дж. Люса. Монета, как указывает ученый, датируется 82—81 гг.[1114], когда возвращение Мария совершенно утратило актуальность. Стоит также указать на отсутствие сведений о том, что Марий и его соратники пропагандировали идею мести — Цинна, как мы видели, жаловался лишь на незаконное лишение его консульской власти. Сулла же совершенно открыто и неоднократно заявлял о желании отомстить своим врагам, и изображения на денарии Лиметана хорошо соотносятся с его идеологией ultio.

Clementia Sullае. Оборотной стороной обличений жестокости марианцев стала пропаганда Суллой собственной готовности щадить жизни сограждан, пусть даже ему и враждебных, того, что условно можно назвать clementia (сам он это слово в своей пропаганде явно не использовал)[1115]. Первый известный нам случай такого рода — обращение с поверженным Фимбрией в Фиатире: он не убил вражеского полководца и не организовал его убийство воинами, а отпустил, заявив, что тот может переправляться из Азии, если захочет (App. Mithr. 60.246). Тем самым Сулла явно демонстрировал свою clementia, противопоставляя ее жестокости самого Фимбрии и его товарищей по factio. Выдавая тело Фимбрии после самоубийства его вольноотпущенникам, Сулла, если верить Аппиану, заявил, что не будет подражать Марию и Цинне, которые не только многих обрекли на смерть, но еще и лишили погребения (Mithr. 60.248). Как уже говорилось (см. выше, с. 182), обвинение марианцев в том, будто они не давали похоронить убитых, едва ли соответствует действительности. И если впервые Сулла высказал его не в мемуарах, а именно тогда, то не вызывает сомнений, что оно звучало не раз и не два в ходе пропагандистской борьбы и затем нашло отражение в сулланской историографической традиции, откуда попало в сочинение Аппиана.

С. Криссантос, однако, предположил, что Фимбрию отпустили лишь для виду, на деле же он оставался под надзором людей Суллы и искал убежища в храме Асклепия, где и покончил с собой (Chrissanthos 1999, 58). Не свидетельствует ли в пользу этой версии то что Сулла выдал тело Фимбрии его вольноотпущенникам? Думается, все же нет. Марианский военачальник получил право отправиться к побережью, если он хотел покинуть Азию, что отнюдь не исключает надзора за ним сулланских воинов, которые могли и не отдать тело Фимбрии. Но отсюда еще не следует, будто они собирались причинять ему какое-то зло — тот находился в их власти после измены его армии, а потому необходимость устраивать такой спектакль отсутствовала. (К тому же Сулла, оставляя жизнь поверженному врагу, мог насладиться его унижением, ибо для Фимбрии самоубийство оставалось, в сущности, единственным выходом, поскольку рассчитывать на благоприятный прием в Риме можно было лишь в случае успеха на театре военных действий.)

Другой демонстрацией dementia стало заявление в первом послании сенату: «На всех прочих граждан, в том числе и новых, Сулла обещал нисколько не гневаться (τοΐς δ’ αλλοις πολίταις τε καί νεοπολίταις προύλεγεν ούδενί μέμψεσθαι περί ούδενός)» (Αρρ. ВС. I. 77. 352)[1116]