— Немедленно к реке его! И принесите мне кожу с вот этим знаком.
Длинный ноготь однорукого уперся в вздутый шрам на груди хлопца.
— Как прикажете! — С готовностью откликнулись холуи. — Как сначала, башку отрубить, а затем шкуру снять, или….
— Мне всё равно. — Махнув рукой атаман. И потеряв всякий интерес к пленнику опал на свой разбойничий трон.
— Значит помучаем. — Радостно загоготали несколько глоток и не давая ему опомниться опрокинули пленника оземь.
Взяв его за руки и ноги будто чурбан, бородатые дурно пахнущие брагой и потом, мужики потянули пленника вон из шатра. А далее вдоль восточной стены в сторону покатого берега. У самой воды был спилен широкий пень. Больно ударившись грудью оземь, зарылся носом в холодный песок.
Шквал ударов обрушился на тело и голову. В живот больно саданули сапогом, да так что дыхание оборвало. Не в силах подняться и не в состоянии закрыть лицо он лишь извивался как червь, пока не иссякли силы. Несколько раз отключался, но снова приходил в себя от мощных ударов. Кровь и соль застилали глаза. На зубах выступила кровавая пена.
Потоптавшись вокруг узника пара оборванцев ушли обратно к костру, но на смену им пришёл дородный мужик. С отвисшими боками и пузом, но всё же могучий и широкоплечий. С массивными будто колоды руками. Рядом с разбитой головой юнца в землю встрял огромный тесак. Изогнутый, с широким тяжёлым клинком, тесак походил больше на инструмент мясника чем на боевое оружие.
— Велено кожу содрать, а затем обезглавить. — Важно заявил один из оборванцев смотря в лицо здоровяку.
Мощная лапа подняла избитого на колени. Свозь шум и звон в ушах донесся гундосый глас. Будто говорили из глубокого колодца:
— Будет с него. Сначала кончим, а затем и шкуру снимем.
— Но было велено….
— Я слышал, что говорил атаман! — Рявкнул палач. — Сказано убить, а затем шкуру снять. Ты давай, не перекручивай! Вопросы?!
Боясь поспорить толпа разбойников расступилась. Оставив пленника один на один с его палачом.
— Ты не бойся. — Трепля по окровавленной голове, доверительно заверил мужик. — Я тебя не больно зарубаю. Слово мама сказать не поспеешь.
Всё дальнейшее происходило будто во сне, и будто не с ним. Крепкая хватка сжимала ворот рубахи, не давая ему и шанса к спасению. Холодное острие клинка коснулось затылка. Палач явно примерялся, норовя отрубить голову одним мощным ударом. Тесак взвился вверх, широкое лезвие недобро блеснуло в лунном свете. Перун обречённо зажмурил глаза. Когда вдруг в голове запели звонкоголосые девы.
Когда шум и треск в ушах стихли, а девичье сладкоголосое пение только усилилось он нашёл в себе силы открыть глаза. Грузный толстяк замер подле него с открытым ртом и глупо вытаращенными глазами. Стоящие вокруг них оборванцы также притихли и замерли, повернув головы в сторону воды. Тесак палача выскользнул из ослабленных рук и встрял в землю рядом.
Понемногу зрение восстановилось. Глаза привыкли к темноте, а окружающий его мир перестал быть одним большим смазанным пятном. Из реки на берег медленно выходили жабо подобные существа. Те самые с которыми имел неудовольствие столкнуться в рыбацкой деревне.
Жабоголовые выходили на берег широко вытянув в стороны свои когтистые лапы. Одна за одной показывались над водой уродливые пучеглазые черепушки. Их было настолько много что зарябило в глазах.
Одна из тварей явственно выделялась на фоне остальных. Красным игольчатым гребнём, на огромной голове и вдоль всей спины. Раскрывшиеся широкие щели на груди чудовища подрагивали в унисон усыпляющей песне.
В отличии от всех, юнца от этой песни будто ледяной водой окатило. Встрепенувшись, игнорирую боль и ломоту по всему телу он бросился к тесаку. Прильнув к лезвию спиной, начал спешно резать путы на запястьях.
Когда наконец веревки были разрезаны речные жители в плотную приблизились к людям. Перун опрометью метнулся от реки, туда где полыхал полуночный костёр. За спиной послышались тихие стоны вперемешку с хрустом и чавканьем. Жабоголовые набрасывались на добычу вгрызаясь в тело острыми игольчатыми клыками. Даже добежав до частокола он слышал, как в безобразных пастях рвётся плоть и трещат кости.
